Мерлин

Кустеннин бы справился, однако его королевство слишком мало и лежит далеко на севере. Другими словами, ему недостает богатства южных королей, необходимого, чтобы содержать два, а то и три дво­ра, да еще дружину для поддержания порядка в стране. К тому же южане с недоверием относятся к обитателям полночного края — они­де разбойники и невежи, немногим лучше варваров. Люди никогда не пойдут за таким королем.

Скорее уж Верховным королем мог стать Теодриг — его казна внушает уважение даже правителям юга. Однако деметы и силуры — древнейшие народы Британии — всегда оставались и самыми незави­симыми. Вряд ли другие короли поддержат Теодрига — они и без то­го сетуют на независимость и отгороженность Диведа. К тому же я со­мневался, что Теодрига влечет верховная власть; иное дело его сын Меуриг, однако он еще неопытен в делах правления.

Из остальных некоторые надежды подавал Кередигаун. Можно, памятуя нынешние заслуги, закрыть глаза на то, что его дед был ир­ландцем. Однако у римлян было обыкновение назначать в беспокой­ные области правителей вопреки недовольству соседей, и обида эта до сих пор не прошла. В итоге ни его дед, ни отец, ни он сам не посчитали нужным породниться с другими царствующими домами. Поэтому Кередигауна при всех его достоинствах недолюбливали.

Дни проходили один за другим в безумном хвастовстве, нелепых угрозах и оскорбительных выпадах, и мне стало ясно, что согласия нам не видать. Дунаут, властитель зажиточных бригантов, свел на нет разумный спор своим смехотворным требованием, чтобы буду­щий Верховный король содержал все войско на средства из личной казны.

Войско содержали на подати, которые короли вносили совместно, однако Дунаут и его друзья настаивали на том, что, мол, залог всеоб­щей свободы — способность короля повелевать дружиной без помо­

щи мелких правителей, иначе те захотят ему указывать, обещая в про­тивном случае не выплачивать подати. "Верховный король будет сво­боден, — объявил Дунаут, — только если будет опираться на соб­ственную казну!"

Это привело в ярость тех королей, кто, как Эльдофф, Огриван и Кередигаун, еле-еле содержали свои маленькие дружины — не пото­му, что они плохие правители, а просто потому, что в их краях хуже родится хлеб, а в недрах нет золота и серебра.

Предложение пришлось по вкусу богатым гордецам, таким, как Морганог Думнонийский, который увидел в нем отблеск имперского багрянца, но не понравилось остальным, разглядевшим за ним притя­зания самого Дунаута. Никто не хотел иметь над собой Дунаута в ка­честве Верховного короля, единовластно правящего войском и пото­му вольного поступать как ему вздумается. Сама мысль об этом была им нестерпима.

Снова и снова спорщики возвращались к этому вопросу; сторонни­ки Дунаута не желали без его решения переходить к другим. Всех, кто пытался заговорить о чем-то ином, закрикивали или просто не слушали.

Раскол ширился, недовольство росло, злоба усиливалась. Каза­лось, худшие опасения Урбана оправдаются и нас ждет кровавый итог: нового Верховного короля Британии выберет острый меч.

И тут произошло непредвиденное. Два союзника, которых я не ждал, явились и предотвратили кровопролитие: Игерна и Лот Оркадский. Они нежданно вступили в церковь, немало изумив собрав­шихся, которые за мыслями о своем величии едва не утратили способ­ность что-нибудь замечать.

Лот ап Лот с крохотных Оркадских островов, что далеко на севере, с черными заплетенными в косицы кудрями, с золотыми браслетами выше локтя и синими от вайды родовыми насечками на щеках, в мали­ново-красном клетчатом плаще, показался гостем из Иного Мира. Он внес с собою холод северной зимы и словно не заметил переполоха, вызванного его появлением, — юный, своенравный, но с властным взо­ром, заставлявшим умолкнуть людей вдвое старше его.

Волнение, вызванное появлением Лота, только-только улеглось, когда вошла Игерна. В сопровождении военачальников Утера — тех, кто ее не покинул, — она твердо вступила в церковь, суровая, сильная и прекрасная, одетая царственно и просто: в серо-сизом плаще поверх белого, отороченного серебряным шитьем платья. Тонкая золотая

гривна охватывала ее шею. Каждая линия ее тела выразительно гово­рила об умении управлять собой и людьми, а величавая грация слу­жила упреком напыжившимся князькам.

То, что они прибыли так неожиданно и почти друг за другом, бы­л о, возможно, не простым совпадением. Во всяком случае, на собрав­шихся это произвело необычайное впечатление. Общее настроение ра­зом переменилось: короли разглядывали новоприбывших и рассчиты­вали, как обратить себе на пользу их неведомые качества. Уверен, ни­кто не принимал их всерьез.

Да я и сам, разговаривая с Игерной, совсем упустил из виду, что вдова Утера имеет право участвовать в собрании королей. Сейчас же, когда она вошла, я на мгновение испугался, что ее присутствие заста­вит остальных вспомнить совсем о другом: о сыне Аврелия. Однако они то ли не знали, то ли запамятовали, поскольку никто о нем не об­молвился. Быть может, тайну и впрямь удалось сохранить.