Мерлин

— Мирддин, я боялась, что ты не придешь, и мне придется тоско­вать в одиночестве.

— Ты напрасно тревожилась, госпожа моя. Если б ты столько раз ужинала всухомятку на дорожной обочине, ты бы ни за что не пропу­стила случай отобедать в уюте. А будь ты мужчиной, ты бы не смогла обидеть столь прекрасную даму, как та, которую я вижу перед собой.

Она по-девичьи зарделась.

— Дорогой Мирддин, — прошептала она, потом резко оборвала са­ма себя: — Ты не принес меч? — Она взглянула на мои руки, словно я прятал его в ладони.

— Я не забыл. Пеллеас принесет его позже. Я подумал, что лучше мне не выходить с ним на улицу — кто-нибудь может увидеть.

— Мудро. — Усадив меня, она повернулась к столу, наполнила ви­ном два серебряных кубка, опустилась на колени рядом с креслом и протянула один кубок мне, словно служанка — господину. Я смутил­ся, но она сказала, продолжая держать кубок: — Дозволь мне сегод­ня тебе служить. Пожалуйста. Это малая плата за все, что ты для ме­ня сделал.

Я легонько покачал головой:

— Все, что я сделал? Госпожа моя, ты слишком высоко меня це­нишь. Я не достоин твоей признательности.

— Разве? Тогда я тебе скажу. Когда все считали меня глупой дев­чонкой, ты обходился со мной, как с женщиной, равной любому муж­чине. Ты всегда был моим верным другом, Мирддин. А настоящую дружбу в этом мире женщине так трудно найти. — Она холодными пальцами вложила кубок в мою руку. — Давай выпьем за дружбу.

Мы выпили, она встала и начала накрывать на стол. Я позволил ей за мной ухаживать, и она хлопотала с явным удовольствием. Грустно сознаться, но я не заслужил ее благодарности; сперва я помогал неве­сте Аврелия, затем — жене Утера. По правде сказать, я никогда не ду­мал о ней самой, но так скудна была ее жизнь на каменистом мысу, что простая любезность выросла в ее глазах до невероятных разме­ров. Я подумал об этом, и меня захлестнул стыд.

Великий Свет, какие же мы слепцы! Истреби нас, мы неисправи­мы.

Ах, Игерна, доверчивое сердце, если б ты только знала. Хвала те­бе, что ты чувствуешь привязанность к тому, кого должна презирать.

Я не чувствовал вкуса трапезы, но помню, что было чудесно. Игерна воистину сияла радостью и красотой.

Вот тут-то бы мне догадаться, что она замышляет. Хотя, наверное, сама Игерна еще не знала. Уверен, ею руководила сердечная чистота и ничто другое.

Пеллеас ошибся: тот, кто не знает своих намерений, обращается к свету так же легко, как к тьме. Добро возможно всегда, искупление ближе, чем следующий вдох. Каким-то образом Игерна напомнила мне об этом.

Однако, когда пришел Пеллеас с мечом Утера и стало ясно, что ве­чер пролетел, я попрощался с Игерной и вышел в звездную ночь, ни­чуть не подозревая, что будет завтра.

На следующее утро короли вновь собрались в церкви. И вновь, как прежде, Дунаут и Моркант собирались своими нелепыми и оскорби­тельными требованиями втянуть всех в перепалку. Они рассчитывали если не победить в совете, то по крайней мере всех перессорить. Если б в дело пошли мечи, цель их была бы достигнута.

Однако с самого начала все пошло по-иному. Сегодня в церкви присутствовали Игерна и Лот, и остальным пришлось с ними считать­ся. Посредине Дунаутовых разглагольствований, Игерна, сидевшая в кругу королей, попросту встала и осталась молча стоять.

Она стояла, покуда Дунаута не начало раздражать ее безмолвное присутствие и он не прервал речь.

— Государи мои, — фыркнул он, — сдается мне, королева Игерна желает что-то сказать. Возможно, она не поняла, как принято себя ве­сти на этом собрании.

— Напротив, — отвечала она, — с тех пор, как я вошла в это бла­городное собрание, я только и делаю, что наблюдаю, как себя здесь ведут. Мне представилось, что единственный способ быть услышан­ным — это орать что есть мочи, перекрикивая всех остальных. Мне это не по силам, поэтому я решила встать и дождаться, покуда меня заметят.

— Госпожа, — с нарочитой любезностью произнес Дунаут, — я те­бе уступаю.

— Благодарю тебя, лорд Дунаут, — учтиво, но холодно отвечала она.

Полагаю, это спокойствие и выдержка стоили ей невероятного на­пряжения духовных сил, однако в ее манере не чувствовалось ни еле-

да страха или сомнений; казалось, утихомиривать разбушевавшихся властолюбцев для нее — привычное дело.

— Я — вдова Утера, — начала она медленно и веско, — а до того была вдовою Аврелия. Думаю, еще ни одна женщина не делила стол и ложе с двумя Верховными королями.

Кто-то из королей испустил нервный смешок. Однако Игерна, хоть и улыбнулась, не позволила им обратить все в шутку, потому что про­должила:

— Ни одна другая женщина не может сказать, что дважды была Верховной королевой Британии... и ни одна другая женщина не знает того, что знаю я.

Все смолкли. До сих пор никому не приходило в голову, что Утер или Аврелий поверял ей свои секреты. Сейчас короли задумались; я почти слышал, как они сопят, пытаясь догадаться, что же именно она знает.