Мерлин

— Рассказывать почти нечего, — сказал мне Аваллах, — но и то, что известно, тревожит. Король Лот умер, Моргана покинула Орка- ды. Куда она направилась — неизвестно. Белин ждал ее в Ллионесс весной, однако от нее до сих пор ни слуху ни духу.

— Лот умер? — задумчиво переспросил я. — Значит, ей достанут­ся два трона.

Трон Белина и трон Лота. Оба перейдут к кому-то из сыновей Морганы. Два королевства достанутся Царице Воздуха и Мрака, как люди на Инисоедд Эрх, Острове Страха, начали называть Моргану. Два королевства — одно на севере, другое на юге — в ее власти. Однако влияние Морганы простиралось куда дальше, о чем мне веко- рости предстояло узнать.

Тремя днями позже в Инис Аваллах пришла весть, что Уте! мертв.

ГЛАВА 17

Удивительное дело — два года пролетели в чертогах короля- рыболова, а я и не заметил. Поглощенный ненавистью и отчая­нием, я не видел ничего вокруг — не видел, как весна сменяет­ся летом, а лето осенью, как медленно идет отмеренным курсом

Земля.

И вот Утера не стало.

Роду Константина не суждено было процветание. Каждый из его сыновей в свой черед всходил на престол, и каждый, подобно отцу, гибнул во цвете лет.

Говорят, его тоже отравили: один из преданных слуг Горласа, ви­нивший Утера в смерти своего господина, подмешал ему яд в вино. Многие в это поверили, хотя были толки и о загадочной болезни: Утер всю зиму мучился неведомой хворью. Я собрал пожитки и отправил­ся в путь.

— Прощай, соколик! — крикнула Харита, махая мне вслед. — Мы поддержим тебя в твоей битве.

Она была, разумеется, права. Битва моя, так долго откладывае­мая, наконец-то близилась.

Пеллеаса я отправил вперед себя в Лондон, а сам как можно бы­стрее направился в Тинтагиль, молясь, чтобы не опоздать. Однако те­перь я думал не об Утере: мне надо было увидеть Игерну и забрать меч. Дело в том, что по стране прокатилась весть: британские короли съезжаются в Лондон, чтобы из своего числа выбрать нового Верхов­ного владыку. Мне нужно было поспеть к этому событию.

Игерна приняла меня с радостью. Он мужественно перенесла утра­ту, но устала и нуждалась в человеке, который разделил бы ее горе. Утера не любили, и сейчас, кроме нее, никто о нем не скорбел. Его свершения на благо Британии — блестящие победы, яростные сраже­ния — уже забылись. Помнили одно: Утер убил Горласа, чтобы взять в жены Игерну. Лишь одно сохранила о нем народная память, да и то было ложью.

Я нашел дважды вдовую королеву на городской стене. Она смо­трела на море, волосы ее струились на ветру. В свете заката она каза­лось одновременно хрупкой и на удивление сильной: хрупкой, как пе­чаль, и сильной, как любовь. Она полуобернулась на звук моих ша­гов, улыбнулась и протянула ко мне руки.

— Мирддин, это ты. Здравствуй, дорогой друг.

— Я выехал, как только услышал весть, моя королева, — сказал я, беря ее за руки. Пальцы ее были холодны, хотя вечернее солнце на стене припекало. Она робко шагнула ближе, заключила меня в цело­мудренное объятье и холодными губами коснулась моей щеки. Я за­держал ее на мгновение, прекрасно понимая, что молодой женщине нужна утешительная ласка.

— Посидишь со мной немного? — спросила она, отступая на шаг и вновь превращаясь в королеву.

— Как пожелаешь.

Мы прошли по стене к серому камню, выступающему из парапета. Она села и рукой указала мне место рядом с собой.

— Все случилось так быстро, — начала она печально и медленно. — На охоте он почувствовал недомогание. В ту весну ему часто быва­ло нехорошо, я не придала этому большого значения. Он лег и ночью проснулся в лихорадке. Весь следующий день он провел в постели, что было не в его правилах. Я дважды к нему заходила, но он ни на что не жаловался. Я ждала его к ужину и, когда он не пришел, подня­лась в его комнату.

Она крепко сжала мне руку.

— Мирддин, он сидел в кресле... такой холодный... мертвый...

— Мне очень жаль, Игерна.

Она словно не слышала.

— Что странно: возле него были щит и знамя, а на груди — кожа­ный доспех. На коленях лежал меч, словно он собирался сразиться с врагом. — Королева опустила голову и вздохнула. — Больше я с ним не говорила. Не сказала, что люблю его — так хотела сказать, и вот теперь поздно. Мирддин, почему все в этой жизни приходит с опозда­нием?

Плеск волн о подножие мыса и крики чаек навевали невырази­мую тоску. Я обнял Игерну за плечи. Мы сидели рядом на солнце, слушали чаек и волны, черпая утешение в том, что есть с кем разде­лить горе.

Солнце скрылось за облаком, сразу похолодало.

— Где его похоронили? — спросил я, когда мы встали и направи­лись к спуску со стены.

Она не ответила не сразу, а когда заговорила, в голосе ее звучало торжество:

— Рядом с Аврелием.

Молодец, она сделала, что могла, для памяти Утера. Конечно, им надлежало лежать вместе, но Игерна еще и хотела им равной славы. Она похоронила любимого мужа рядом с тем, кого любил народ.

Когда мы подошли к покоям, она повернулась ко мне, взяла меня за локоть и сказала:

— Я ношу под сердцем его дитя.

— Кто-нибудь знает об этом?

— Моя служанка. Она поклялась молчать.

— Смотри, чтоб она сдержала слово.

Игерна кивнула. Она все поняла.

— Будет война?