Мерлин

Уже на подъезде к монастырю можно было видеть добрых братьев за их многочисленными трудами. На самых юных были домотканые рубахи из некрашеной шерсти, на старших — бурые рясы. Женщины (в монастырь нередко уходили семьями) носили либо такое же, либо обычное платье. Все были при деле: собирали хворост, строили, со­оружали крыши, обрабатывали поля, кормили свиней, учили детей из ближайших селений — любая работа исполнялась с одинаковым 60- дрым рвением. Казалось, весь монастырь гудит, как пчелиный рой.

Мы остановились полюбоваться довольством и благополучием, потом спешились и вошли во двор. Меня приветствовали учтиво, словно короля, поскольку на моей шее висела гривна.

— Чем могу служить, господин? — с искренней благожелатель­ностью поинтересовался один из иноков.

— Я друг здешнего епископа и хотел бы с ним повидаться.

Монах любезно улыбнулся.

— Конечно. Поскольку вы его друг, вы понимаете, как это слож­но. Наш епископ очень стар, в это время дня он обыкновенно отдыха­ет... — Он развел руками, словно показывая, что не властен нам по­мочь. — К тому же он должен составить проповедь.

— Спасибо, — отвечал я. — Не смею его тревожить, хотя и знаю, что он захочет меня увидеть.

Вышли еще два служителя Божьих и остановились, поглядывая на нас и перешептываясь.

— Тогда извольте подождать, — промолвил монах, — а я передам вашу просьбу.

Я поблагодарил и поинтересовался, нельзя ли тем временем пого­ворить с кем-нибудь из старших.

— Можно с братом Гвителином.

— Я вообще-то имел в виду Салаха.

— Салаха? Но... — он удивленно вгляделся в мое лицо, — наш до­рогой брат Салах давным-давно почил.

Сердце пронзила боль, как всегда при таких вестях. Ну конечно, я и позабыл, сколько ему лет.

— Хорошо, пусть будет Гвителин. Скажите ему, что приехал Мер­лин ап Талиесин.

При звуке моего имени двое монахов переглянулись и с криком "Мирддин! Мирддин здесь!" побежали рассказывать остальным.

— Лорд Мирддин, — с легким поклоном произнес инок, — до­зволь проводить тебя к брату Гвителину.

Гвителин был вылитый дядя, Мелвис; такое бывает в родах, где сильна наследственность, а значит, и фамильное сходство. Когда он поднял глаза от манускрипта, я на мгновение замешкался.

— Что-нибудь стряслось? — спросил он.

— Нет, ничего. Просто вы напомнили мне одного человека.

— Моего прадеда? Вы знали Пендарана Гледдиврудда? — Он оце­нивающе взглянул мне в лицо. — Позвольте узнать ваше имя.

Инок, проводивший меня в келью, от волнения позабыл меня пред­ставить.

— Да, Алый Меч был моим добрым знакомцем. Я Мирддин ап Талиесин, — просто отвечал я.

У Гвителина округлились глаза.

— Прости меня, Мирддин, — сказал он, беря мои руки в свои. Это было пожатие человека, рожденного носить меч. Если я ожидал, что его ладонь окажется мягкой и изнеженной, то ошибся: каждодневный труд придал ей крепость и силу. — Прости, я должен был тебя узнать.

— С какой стати? Мы видимся впервые.

— Да, но я о тебе слышал со дня рождения. Сознаюсь, до сей мину­ты я думал, что знаю тебя, как себя.

— А я сознаюсь, что при виде тебя мне почудилось, что я снова увидел Мелвиса.

Он улыбнулся, польщенный моими словами.

— Если б я мог иметь половину его достоинств, я бы умер спокой­но. — Улыбка его стала шире. — Однако, Мирддин ап Талиесин ап Эльфин ап Гвиддно Гаранхир, как видишь, мы все знаем твою слав­ную родословную, я всегда надеялся однажды тебя увидеть, и вот ты здесь. И впрямь, на тебя стоит подивиться. Но скажи, что привело те­бя в Лландафф? Останешься ли погостить? Место тебе найдется.

— Спасибо за радушие, Гвителин, ты достоин своего щедрого дяди. Немного погощу — день или два, потом надо будет в Лондон.

И я рассказал ему про нового Верховного короля и предстоящую коронацию.

Он перебил меня:

— Мой брат, Теодриг, он...

— Здоров и возвратится, как только Верховный король вступит на престол. Вот зачем я здесь: буду просить, чтобы Давид помазал Аврелия на царство.

Гвителин подумал и отвечал медленно:

— Верно, что Давид много лет не покидал Лландаффа, но... Ладно, спросим его самого и послушаем, что он скажет.

— Не хотелось бы тревожить его сон. Я охотно подожду, пока он проснется.

— Отлично, после сна он обычно вкушает трапезу, тогда к нему и пойдем. Знаю, он непременно захочет тебя увидеть. А до тех пор, мо­жет быть, и ты не откажешься угоститься?

Долго ждать не пришлось: не успели мы с Пеллеасом закончить трапезу, как вошел молодой инок со словами:

— Брат Гвителин, епископ Давид проснулся.

Он обращался к Гвителину, но глаза его были устремлены на меня.

— Спасибо, Натин. Мы сейчас же идем.

Келья Давида была чисто выметена и лишена всякого убранства: здесь помещались только его постель и кресло. Кресло я узнал: ког­да-то оно украшало пиршественный покой Пендарана. "Подарок Мелвиса", — заключил я. Крохотное окошко закрывала промаслен­ная кожа, через которую сочился медовый, густой и желтый свет. Постель представляла собой деревянную лежанку с охапкой соломы, застеленной овчиной.

На постели сидел человек, словно вырезанный из тончайшего але­бастра. Седой пух на голове в луче света из окна казался нимбом, оре­