Мера бытия

Сергей не боялся, что немец сбежит. Куда он денется посреди снежной равнины огромного озера, да ещё со связанными руками? Хотя сам на его месте точно рванул бы прочь — лучше замёрзнуть насмерть, чем плен. Но немцы — не русские, они свою шкуру берегут, да и погибать на чужой земле, наверно, не хочется.

Свои могли быть с одинаковым успехом и в десяти метрах, и в десяти километрах, как повезёт. Сергей первым пошёл навстречу ветру прочь от машины. Сзади за ним тащился фриц. Чтобы немец выделялся на снегу, Сергей предварительно стянул с него маскхалат и теперь, оглядываясь, видел, как тёмная фигура спотыкаясь, брела среди торосов.

Под тяжестью трёх оружейных стволов Сергей стремительно терял силы. Ноги в валенках двигались, как две деревянные колоды, и он упорно вколачивал их в снег метр за метром. Чтобы дать спине отдых, он остановился и оперся руками о коленки. Повешенные на шею автоматы тянули вниз, а винтовка за плечами ощетинилась дулом вперёд и легла на затылок. Видела бы Катя!

Сергей подумал, что при встрече обязательно расскажет ей, как впотьмах брёл по льду, нагруженный оружием в придачу к пленному фашисту.

Немец отстал на несколько метров. Втянув голову в плечи, он ковылял мелкими шажками, нелепо вихляя телом, словно парализованный. Причину его странных телодвижений Сергей угадал, когда заметил, что немец обут в кожаные ботинки с шерстяными обмотками. Наверняка ноги внутри уже превратились в две ледышки.

Прогоняя внезапную жалость, он ожесточённо сказал:

— Замёрз? Это тебе не фатерланд.

Сергей показал пальцем, чтоб немец развернулся и скрутил с его рук проволочные путы. Моргнув белёсыми ресницами, немец жалобно замычал.

Они снова пошли по снежной равнине, туда, где медленно наливалась светом узкая полоса неба.

Стараясь не думать о ледяных иголках, впивающихся в лицо, и о неимоверной тяжести оружия, Сергей представлял себе, как приедет в Ленинград, вызовет Катю и скажет:

— Знаешь, Катюшка, а ведь я тебя, наверно, люблю.

Нет, не так. Надо говорить без всяких «наверно». Нужно взять её руки в свои, посмотреть ей в глаза и твёрдо потребовать ответ, выйдет она за него замуж или нет. Ничего, что ей всего восемнадцать — в войну взрослеют рано.

Ветер крепчал с каждой секундой. Немец, двигавшийся позади, казался неясной тенью. Сергею приходилось часто останавливаться, чтобы дождаться, когда он приблизится хотя бы на метр.

И ни души кругом! Ни обоза, ни машины, ни урчания трактора вдалеке.

Один раз почудилось, что у горизонта виднеется купол санитарной палатки, но вблизи взгляд уткнулся в огромный сугроб, из которого торчал конец лыжи. Сугроб с лыжей — это хороший ориентир на обратном пути к машине. Воткнуть бы ещё эту лыжу вертикально да привязать тряпку в виде флажка.

Он попытался выдернуть лыжу. Облитое коркой льда дерево представляло собой сплошной монолит со слежавшимся снегом. Сергей отогнал мысль о том, кто лежит внутри этой ледяной могилы и сколько таких подснежников утечёт в Ладогу вместе с весенним половодьем.

Лично он обязан выжить, чтобы сказать Кате самые важные слова, которые мужчина должен говорить единственной женщине.

Подгоняя немца, Сергей оглянулся, но глаза скользнули по ровному полю. Сбежал? Провалился в полынью?

Несмотря на то, что тело стонало от холода, он заставил себя повернуть назад. В морозном воздухе автоматы на груди клацали друг о друга, сопровождая каждый шаг сухим треском. Дыхание рвалось и останавливалось. Сергей снял с рукава щепоть снега и сунул в рот, сам не зная зачем. Пить и есть не хотелось.

Немец лежал между двух торосов и, не мигая, смотрел вверх. Рассветная марь позволила разглядеть круглый подбородок с серой щетиной и курносый нос.

Не в силах нагнуться, Сергей ткнул его носком валенка:

— Вставай, иначе смерть. Капут, понимаешь?

Немец шевельнулся и сделал попытку подняться на локте, но снова соскользнул на снег и затих.

Резким движением Сергей сдёрнул с плеча винтовку, нацелив её в лоб, прикрытый серой каской, из-под которой выглядывала кромка вязаного шлема.

— Вставай!

Глаза немца выразили бесконечную усталость. Он покорно прикрыл веки, приготовившись принять выстрел. Сергей понял, что грань между жизнью и смертью у него уже пройдена и на испуг его не возьмёшь.

— Замерзай, фашист, плакать не буду.

Разворот на прежний путь забрал остаток сил. Сергей постоял, собираясь с духом, сделал насколько шагов вперёд и вернулся. Не смог оставить замерзать человека. Пусть фашиста, который несколько часов назад поливал его автоматными очередями, пусть врага, но всё же человека, который дышит, чувствует, боится и плачет. Лежачего не бьют.

— Вставай, тварь, иди!

Автоматы на груди висели тяжёлыми гирями, а колени едва сгибались, когда он пинками поднимал немца с земли. Едва немец встал на четвереньки, нога Сергея случайно соскользнула и попала ему по носу. Капли красной крови на снегу оказали на немца живительное воздействие. Он зашевелился:

— Нихт, нихт.

— Вставай!