Мера бытия

Руки сами щёлкнули флажком на рычаге коробки передач, включая задний ход. Сергею стало жарко до боли в висках. С лихорадочной чёткостью мозг фиксировал любое движение вокруг: мотающиеся на ветру фонари, колючую проволоку, противотанковые надолбы, полосу бараков у горизонта. Он даже видел полёт снежинок у лобового стекла. Русский снег на захваченной противником территории. Не отрываясь от руля, он подтянул к себе винтовку, передёрнув затвор. Бой будет до последнего патрона.

Под стук сердца машина отмеряла метры до Ладожского льда.

— Господи, помоги! — Он сказал это вслух, когда напряжение достигло наивысшего предела. — Господи, помоги!

Обычно на задней передаче его машина капризничала, но тут катилась легко как по маслу. В зеркало заднего вида Сергей уже видел край берега. Ещё чуть-чуть…

И тут, вспоров тишину, по крылу мазнуло автоматной очередью. Фашистов было трое. В белых маскхалатах они вынырнули справа по курсу из-за обломка скалы, непрерывно стреляя в направлении полуторки огненными цепочками.

Затрудняя прицеливание, Сергей бросил машину вперёд, потом снова назад. Выстрелить в ответ и сразить хотя бы одного врага он не мог, между рулём и выстрелом выбирая руль. Сейчас его оружием и крепостью стали машина, руки, ноги и холодный расчёт.

Стрельба не прекращалась. Теперь фашисты выстроились в ряд, широко расставив ноги, как хозяева на своей земле. Они стреляли почти в упор, но пули счастливым образом скользили по касательной, не задевая мотор или кабину. Одна очередь раскрошила боковое стекло, но прошла мимо, впившись в доски кузова. Груз мало воспламеняющийся — ящики с тушёнкой. Повезло.

Управляя машиной, Сергей раскачивался из стороны в сторону, как маятник. В глазах мелькали столбы, провода, фигуры фашистов. Он видел, как ветер откинул капюшон с одного фрица, обнажая сверкнувшую в лунном свете каску, похожую на чёрный блестящий череп. И это тоже врезалось в память.

Когда задние колёса достигли кромки спасительного льда, он резко перебросил рычаг коробки передач и дал полный вперёд.

Фашисты дрогнули и кинулись врассыпную, а Сергея вдруг охватил какой-то отчаянный восторг от торжества своей силы и правоты.

«Давить вас надо, давить, как клопов», — подумал он, до упора вдавливая вниз педаль газа.

Первым подвернулся немец в каске.

Он побежал, петляя по дороге как вспугнутый заяц. Развевающийся маскхалат путался между ногами и мешал маневрировать. Когда он оглянулся, фары высветили рот, распахнутый чёрной дырой. Интересно, ему нравилось убивать русских?

Ряды колючей проволоки не давали фашисту спрыгнуть на обочину. На бегу он вскинул оружие, но опоздал. Сергей услышал глухой удар о капот и конвульсивно сжал губы. Он не мог бы сознательно задавить человека, но фашисты назывались коротким и ёмким словом «нелюдь». Живые, они уже были мертвы.

Два оставшихся немца хлестали автоматными очередями, и сколько бы Сергей ни сворачивал, стреляли и стреляли. Пусть. Главное, чтоб не попали по колёсам.

Около сбитого немца он коротко притормозил, на ходу выхватывая автомат из обмякшей руки того, кто пришёл в чужую страну, чтобы умереть. Пальцы сами нашли гашетку.

Один из немцев рухнул как подкошенный, сугробом оставшись лежать на заснеженной равнине. Сергей круто развернулся и рванул машину вперёд, выжал максимум, и полуторка уже не ехала, а летела. Он сумел превратить её в оружие.

Оставшийся фриц замер. Наклоняясь вперёд под порывом ветра, он быстрым жестом вскинул вверх ладони, словно старался оттолкнуть от себя неизбежную смерть.

Руки Сергея одеревенели на руле. Он хотел выстрелить, хотел сбить, но не смог.

Ударив по тормозам так, что его кинуло грудью на руль, Сергей остановился вровень с немцем. В глаза бросилось бледное мальчишеское лицо с трясущимися щеками. Из уголка рта по подбородку стекала струйка слюны. Страх лишил врага возможности двигаться.

— Садись, быстро! — Схватив автомат, Сергей качнул стволом в направлении сиденья, но немец не шелохнулся — стоял столбом и только таращил глаза, в которых металось безумие.

Сергею пришлось неловко втаскивать его в кабину за капюшон.

Потом он отыскал под сиденьем кусок проволоки и туго перемотал немцу сцепленные за спиной кисти рук:

— Хочешь жить — сиди не шевелись. Ферштейн?

От нарастающего вдалеке лая собак и одиночных выстрелов немец встрепенулся, но тут же осел обратно, безвольно уронив голову на грудь. Из путанных звуков Сергей уловил согласие:

— Я, я.

Не меняя позу, немец затих, вроде как потерял сознание.

Пока Сергей вёл машину наугад, прочь от Шлиссельбурга, метель успокоилась, но ветер не сбавлял силу. Он залеплял фары позёмкой и набрасывал снег на руль сквозь разбитое боковое стекло. Время от времени Сергей бросал взгляд на немца. Тот сидел в полном оцепенении.

Сергей, напротив, чувствовал себя ещё в бою. В ногах лежали два трофейных автомата, на сиденье скорчился пленный фриц — язык — как говорили в войсках. Только бы хватило бензина дотянуть до своих.

Мотор заглох через пять километров, когда казалось, что конец пути уже близок.

* * *