Мера бытия

«Как в балете танцует, — недовольно подумалось, когда их обогнал фургон с брезентовым тентом, откуда выглядывали бледные лица людей, — лихачи вон как летят, а меня угораздило сесть в эту машину».

Ей казалось, что если она выскочит и побежит, то приблизит время, которое вытянулось в длинную верёвку, на конце которой болталась Катькина жизнь. Чтобы поторопить шофёра, она стала рассказывать ему, что очень спешит за лекарством и что если она не успеет обратно к утру, Катя может погибнуть. Но шофёр попался непробиваемый. На все её распинания он коротко отвечал «да» и «нет», а когда она заикнулась прибавить скорость, односложно отрезал:

— Не могу. Хочешь, слезай, ищи другую попутку, у меня груз нежный — лампочки со стекольного завода.

«Нежный», — фыркнула про себя Маша, проглатывая обиду, потому что другого выхода у неё не было. Она сердито отвернулась в сторону, пока в её руку не ткнулся сухарь с налипшими крошками табака.

Сухарь, всё так же молча, протянул шофёр. Она настороженно зыркнула на него глазами, но примирительный сухарь взяла. Последняя еда была во рту в полдень, и от голода начинала болеть голова.

Было около четырёх часов, когда полуторка остановилась около спуска на Ладогу, и двое солдат долго и придирчиво проверяли документы и груз.

Маша очень боялась, что её высадят, заранее подбирая убедительные слова для оправдания. К счастью, они не пригодились, и машина медленно въехала на ледовую дорогу.

Всю жизнь Маша очень боялась воды и сейчас подумала, что под толстой коркой льда неторопливо плавают рыбы. Если машина провалится и они с шофёром погибнут, то их съедят рыбы — гладкие и юркие, с белёсыми глазами и острыми зубами. Представив, как мокрые рыбьи губы тычутся ей в лицо, Маша передёрнулась от страха и отвращения.

— А здесь глубоко?

— Глубоко.

Шофер подал машину назад и по указанию флажка регулировщицы плавно объехал полынью, из которой поднималось вверх рассеянное золотое сияние.

На фоне нарождающихся сумерек это было красиво и необычно, как в сказке.

Маша спросила:

— Что это?

— Затонувшая машина, — голос водителя зазвучал отрывисто и резко, — пока аккумулятор не сядет, фары будут светить, — он вздохнул, — грузовики живут дольше людей.

— Так она под водой, машина? — немеющим языком пролепетала Маша, понимая, что её фантазия про рыб вдруг обрела жуткую реальность и там, подо льдом, лежат не выдуманные, а настоящие люди, погибшие страшной смертью. Смерть от голода или бомбёжки показалась вдруг привычной и вроде как понятной. Ей стало совсем не по себе, и она зажмурилась: только бы не утонуть, только бы не утонуть.

Тут грохнуло сзади, потом спереди. Раздался хруст, лом, треск, машина дёрнулась и на мгновение замерла, а затем сверху алым стягом рвануло пламя.

* * *

Полыхало в кузове.

«Стеклянный груз», — мелькнуло в мозгу у Маши определение, которое дал шофёр.

Она сама не поняла, как очутилась наверху со своей телогрейкой в руках. От бушующего вокруг огненного вихря в деревянных ящиках что-то взрывалось, лопалось и хлопало. Не разбирая места, Маша принялась неистово колотить по жадным красным языкам, подбирающимся к её ногам. Главное, не дать огню разгореться, задавить его в самом зародыше.

От тяжёлых взмахов ватной телогрейки пламя ненадолго задыхалось, чтобы затем разгореться с новой силой. Огонь справа, огонь слева — окружённая огненным кольцом, она едва успевала разворачиваться, балансируя на штабеле из ящиков.

Хотя густой дым забивал ноздри и лёгкие, глаза зорко смотрели сквозь едкие слёзы. Маша сумела сбить пламя и оглянулась. Мимо неё, покачивая бортами, не останавливаясь ехали другие полуторки, заполненные людьми. Где-то далеко громыхали зенитки. Засыпая тлеющие угли, мёл крупный снег. Телогрейка в руках зияла подпалинами с торчащей ватой. Бросив её вниз, Маша спрыгнула следом, только сейчас сообразив, что пока она тушила пожар, шофёр так и не вышел из машины.

Вот гад! Бывают же такие мужики!

Когда она хотела сесть в кабину, машина медленно тронулась. Едва удержавшись на ногах, она закричала:

— Эй, ты что, с ума сошёл?!

Но её голос растворился в пространстве и машина продолжала движение, набирая скорость.

Псих. Он точно псих. Ускоряя бег, Маша вскочила на подножку и рванула на себя дверцу машины:

— Стой!

С таким же успехом она могла орать в стену, потому что машина не сбавляла скорости.

«Сейчас я упаду», — подумала Маша.

Ледяными пальцами она вцепилась в ходившую ходуном дверцу и покосилась вниз, оценивая возможность для прыжка, но поняла, что если соскочит, то попадёт под встречную машину. С горящими фарами грузовики шли сплошным потоком, почти притираясь бортами друг к другу на узкой колее.

На выбоине полуторку подбросило вверх, и это дало возможность запрыгнуть в кабину.

Тело, казалось, превратилась в кисель, а губы прыгали, когда она выдохнула из себя:

— Дурак! Дурак несчастный!