Мера бытия

Холодным коридором Катя прошла до входной двери, остановившись от громогласного зова Егора Андреевича:

— Постой, Катерина, я совсем забыл, тебе письмо.

— От Оли? — Катя бросилась назад, в кухню, свернув по пути Верину тумбочку. — Где письмо?

— Погоди, сейчас вспомню, куда положил.

Пока Егор Андреевич обшаривал карманы, Катя от нетерпения приплясывала на месте.

— Егор Андреевич, вы скоро?

— Вот, нашёл. — Егор Андреевич торжественно протянул сложенный треугольник. — Держи письмо. А от кого, не знаю — оно из почтового ящика выпало, в котором сахар был.

— От тёти Люды, — помертвевшими губами сказала Катя, и потёртая бумажка показалась ей горячим угольком на ладони.

Нетерпеливыми руками она развернула треугольник, поднеся его к коптилке. Соседи из деликатности занялись делами, и она сидела наедине со своей тайной, не решаясь сразу в неё заглянуть. Перед глазами маячило мамино лицо с прилипшими ко лбу прядками волос, звучал родной голос: «Ты должна пробираться в Ленинград к моей сестре».

Короткий текст, написанный фиолетовыми чернилами, запутал мысли ещё больше. Мамина сестра писала:

«Люба, прости меня, я очень виновата перед тобой. Насчёт Михаила ты была права — он предал меня. Знаю, это мне за твоего Александра. Правда, я думала, что делаю доброе дело. Хотя это меня не оправдывает.

Перед тем как исчезнуть, я хочу прислать тебе кусочек детства, но ты наверняка сочтёшь меня сентиментальной дурочкой.

Помнишь, как мы с тобой таскали у няни сахар из сахарницы, а когда она нас застукала, ты взяла вину на себя? В последнее время я часто возвращаюсь к этому милому воспоминанию. В твоём поступке ты тоже выказала своё благородство, а я промолчала.

Посылаю тебе сахар, чтобы с каждым кусочком ты думала обо мне, а когда сахар закончится — можешь забыть, что у тебя была сестра.

Если бы я могла вернуть тебе Александра, то поменяла бы его на свою жизнь.

Люда».

* * *

Огонек коптилки тускло освещал Катино лицо с закушенной губой и нахмуренные короткие бровки над сосредоточенными глазами. Листок бумаги в её руках отбрасывал на стол длинную чёрную тень, которая моталась из стороны в сторону.

Вера подумала, что сейчас жизни ленинградцев похожи на этот скудный огонёк коптилки, который может затухнуть в любую секунду. Прикрыв глаза, она вообразила море огоньков, которые ещё хранили в себе тепло, согревая промороженные квартиры и комнаты. С каждым блокадным днём их оставалось всё меньше и меньше.

Господи, хотя бы удалось эвакуироваться, чтобы дети могли жить.

Писем от мужа Вера не получала с начала войны, но всем сердцем верила, что он жив и воюет. Мало ли что может случиться при перевозке почты во время войны. Томительная неизвестность всё же оставляла надежду на встречу, в отличие от казённых бланков похоронки, отмеченных печатью горя. Сколько таких скорбных листков разлетелось сейчас по всей стране!

Несколько следующих дней Вера провела в лихорадочном ожидании разрешения на эвакуацию и откровенно разрыдалась от счастья, когда Катя пришла с известием явиться за талонами на выезд.

Дальнейшее слилось в суету и стояние в очереди посреди длинного коридора средней школы. Около портрета товарищу Сталину стоял выцветший букет бумажных цветов, а по стенам были расклеены красочные плакаты.

— Говорят, что с детьми до трёх лет не эвакуируют, — сказала Вере стоящая впереди женщина. — Такие малыши живыми не доезжают.

— У меня большие дети, — торопливо ответила Вера, чувствуя, как сердце в груди перевернулось от страха.

Женщина окинула её недоверчивым взглядом и отвернулась, говоря что-то на ухо другой соседке по очереди.

Переступая порог кабинета, Вера едва могла сдержать дрожь в ногах. «Я должна получить эти бумаги. Я должна получить эти бумаги», — непрестанно крутилось в голове.

Пожилой, небритый человек за столом устало поднял голову и спросил о составе семьи. Вера ответила и оцепенела в ожидании ответа. Она забыла, что нужно дышать, и только часто-часто моргала.

Уполномоченный молча сделал пометку в журнале и протянул три бумажки:

— Быть завтра в семь утра на Финляндском вокзале. Вещей с собой берите минимум.

Проводив её до двери, мужчина высунул голову в коридор и хрипло прокричал в толпу:

— Товарищи, всех касается! Лишние вещи будут выбрасываться.