Мера бытия

Он боялся милиции, прятался от соседки, трепетал выдать своё благосостояние перед управхозом Егором Андреевичем, но больше всего Михаил Михайлович опасался чужих взглядов. Ему казалось, что они прожигают насквозь и все, кто смотрит в его сторону, понимают: «этот гражданин хорошо ест». В любой момент в комнату могут ворваться голодные и замять, затоптать, отнять еду и совать в свои ненасытные рты, оставив его умирать в опустошённой квартире.

При мысли о смерти, у Михаила Михайловича потемнело в глазах, и он быстро сунул за щёку конфету «Коровка». Конфеты всегда лежали у него под подушкой, чтобы даже во сне касаться рукой еды. От конфетной сладости на душе стало легче. Михаил Михайлович зарылся под одеяло и накрыл голову старым халатом, чтоб не мёрзли уши, хотя в комнате было протоплено. Тепло тоже надо беречь.

Мир Гришина, и без того тесный, сейчас сузился до размеров кровати, сундука с запасами и золотых часов, которые он ежедневно пересчитывал. Их осталось двадцать пять штук, и если советские войска не прорвут блокаду и часы закончатся, то к нему придёт голод.

Поглощённый спасением собственной жизни, Михаил Михайлович стал вспоминать о Лере только тогда, когда ему приносили от неё передачу с горсткой крупы или несколькими сухарями. Пряча гостинцы в сундук, он с раздражением думал, что дочь могла бы присылать больше. Ей хорошо возле продуктовой дороги в сытости, тепле и на полном военном обеспечении, в то время как её отцу приходится выживать в нечеловеческих условиях.

Эгоистка. Вся в мать. Жены, давно вычеркнутой из жизни, Гришин предпочитал мысленно не касаться. Умерла — так умерла. Хотя в глубине души он не был в этом абсолютно уверен.

* * *

Рана долго не заживала и гноилась, поэтому Сергей вышел из госпиталя только в середине апреля, когда солнечный фронт полностью вытеснил с неба неприятельские снежные тучи. Правда, иногда в Приладожье с боями прорывалась метель, но она уже не могла переломить ситуацию, и весна уверенно наступала.

День стоял звонкий, ясный, хрусткий, как осколки сосулек у крыльца госпиталя.

Ночью корка наледи с грохотом рухнула с крыши, и раненые в их палате заворочались в койках: бомбят?

Кое-кто уже стал одеваться, но заглянувшая в дверь медсестра успокоила:

— Спите, голубчики, это сосульки под застрехой спикировали, оттепель на дворе.

Впервые с начала войны Сергей отоспался, отъелся и отмылся. По крайней мере, с рук сошла плёнка моторной грязи, которая, казалось, прилипла навсегда и останется до самой старости, если получится до неё дожить.

Настроение у Сергея было отличное, подкреплённое вчерашним письмом от мамы.

Мама сообщала, что ходила к Кате в казарму, саму её не застала, но Катя жива-здорова, болела, поправилась и приступила к службе.

Из окон палаты на Сергея смотрели товарищи по палате, с которыми успел подружиться. Тараска — пацанчик из Киева, в знак прощания махал растопыренной ладонью. Сергей широко улыбнулся и вскинул на плечо вещмешок с сухпайком и парой чистых портянок. Хотелось как можно скорее добраться до полка и вскочить на подножку своей верной полуторочки. Заждалась, небось, хозяина.

Шофёр первой же попутки сразу признал в нём своего и, гостеприимно предлагая сесть, сказал:

— Отъездились мы, брат, по Ладоге. Сегодня-завтра последний рейс. Воды по колесо, не машина, а лодка, едешь — как плывёшь. — Оторвавшись от руля, он шутливо развёл руками в стороны.

Подставляя нос солнышку, Сергей сдвинул ушанку на затылок и вдруг понял, что остро жалеет подтаявшую дорогу, по которой его полуторкой намотаны тяжёлые снежные километры. Когда изматывающие морозы казались бесконечными, а машина буксовала в снежных заносах, он мечтал о весне и тёплом лете, но вот они на пороге, и в душе плещется полынья с тёмной водой. Теперь на смену машинам должны прийти баржи, а их автобат, наверно, перебросят на фронт. Хорошо бы до передислокации повидать маму с Катей!

Едва зацепившись мыслями о свидании с Катей, он уже не мог сменить тему и весь путь до Кобоны вспоминал, как впервые увидел её во дворе — смешную девчушку с косичками и упрямым взглядом.

«Хорошо, что Катя спасает людей — самое женское дело», — думал он, глядя в окно на встречный поток машин, которыми ловко распоряжались девушки-регулировщицы. В госпитале он познакомился с хохотушкой Лидой, раненной в спину, и был очень удивлён, когда узнал, что она снайпер.

— Охотник за головами, — гордо сказала Лида, — иногда приходится в засаде по десять часов лежать, чтоб фашиста снять. Я в глаз бить люблю, как белку, чтоб наверняка.

Бесспорно уважая Лидин подвиг, Сергей признался себе, что не хотел бы видеть Катю снайпером. Было что-то противоестественное в женских руках, нажимающих на курок снайперской винтовки.

По мере приближения к ладожскому берегу ветер крепчал, а на подъезде к Кобоне превратился в настоящий шторм. Чтобы не унесло ушанку, Сергею пришлось придерживать её рукой. Это его развеселило, и когда он открывал дверь в командную землянку, чтобы доложить о прибытии, на лице гуляла широкая улыбка.