Мемуары. Переписка. Эссе

С тревогой, переходящей в отчаянье, говорит о своем выходе из больницы. «За мной нужен уход, а кто будет заботиться обо мне? Брату в Туле я буду в тягость». Выписывать его никто пока не собирается, но в больницах он уже 22 месяца. С мотивом «искания смерти» вообще не выписывают, но ведь могут направить в какой-нибудь стационар для неизлечимых. Как все это тяжко.

В «Худ. лит-ре» выходит его однотомник с предисловием К. Симонова[261]. Я сразу после больницы позвонил ему, рассказал о встрече и попросил, в свою очередь, навестить Бориса. «Пусть это будет добавочным толчком». Симонов очень живо откликнулся и отозвался. Вообще-то говоря, Борис Слуцкий принадлежит не то что к мамонтам, а к мастодонтам большого чувства. Ну давно ли ты слышал, когда я упомню людей, сошедших с ума от любви. Не в переносном, а в буквальном смысле слова. Благородный человек Борис.

С Колей Глазковым было веселее, м. б., оттого, что разговор шел за чаркой. Болезнь, впрочем, если не дала задний ход, то приостановилась. Ему же еще прошлую, а не то что нынешнюю зиму врачи не хотели подарить. Ходит он на костылях, еле ногами переступает. Похож на великомученика с суздальских икон, но брюхо водяночное. Временами спускают ведрами. Б. м., с диагнозом поторопились, хотя говорили очень утвердительно. В конце января ему исполнилось 60 лет. Я послал ему телеграмму: «Минута в вечности для гения — шестидесятое мгновенье». Очень это развеселило его, милого.

Работает он много. Пишет все время. В «Худ. лит-ре» у него тоже выходит книга[262]. Я отобрал стихи для журнала, дадим в конце года[263]. Вот пока все о наших друзьях.

Твои замечания, с небольшими коррективами, вполне справедливы. Но о Межирове я и не хотел списывать портрет в полный рост. Так, фотовспышка, одной из двадцати его ипостасей (даже не четвертой и не десятой части, как пишешь ты). Однако и это есть у нашего прохиндея. С Юлей[264] почти схожая история, хотя ты, кажется, несколько жесток к ней. Перевес очерковости во второй части книги из-за того, что я подтягивал материалы до мемуаров, а это не везде получилось. Очерк о Тихонове я ведь начал как предисловие к его сочинениям. Не успел ко времени, дал как юбилейную статью в «Н. мир» к 80-летию. И тут уже закончил мемуарной концовкой.

В этом году мне самому 60. Не забудь, что 3 октября. Будешь в Москве, встретим вместе. Не будешь, черкни две строки, обрадуюсь.

Присылай новые стихи для «Н. мира». И просто для меня.

Будь здоров. Обнимаю.

Твой Сергей

№ 10

Коктебель. 18.VII.79

Дезик, дорогой мой!

Стихи, как обычно у тебя, хорошие, и для журнала они подойдут. Только что давать? С Нового года мы будем печатать не свыше 3-х стихотворений одного автора. Без всяких исключений. Нас замучили циклы. Б. м., второе и третье стихотворение памяти М. П. и «Скрепляют болезни и смерти»[265]? В первом стихотворении М. П. я бы снял первую строфу[266].

В Коктебеле был жаркий июнь, а сейчас прохладно, солнечно, бризы. Я дописал новеллу-быль екатерининских времен (синхронно с твоим XVIII в.); использовав один анекдот из записок гр. Сегюра, переведенных у нас в 60-х гг. прошлого века. Опубликую у себя в осенних номерах[267]. Вещица того стоит, читать будет весело и занятно.

Замысел с Пугачевым интересен[268]. У меня тоже из начатых и неоконченных о принятии вер Владимиром Святым. Разбираются три перспективы — Русь католическая, мусульманская, иудейская. Наши общие знакомые либо с тонзурами, либо с гаремами, либо с молитвенными ремешками. Толя Софронов[269] в пейсах за талмудом. Но это внешние проявления, а так можно развернуть фантасмагории почище Свифтовых. Борис Слуцкий, впервые узнавший от меня об этом сказании, авторитетно заявил: «Посмотрел бы на этих малахольных типов, которые явились от Владимира не солоно хлебавши. Это были не те евреи!» Борис был тогда в своей лучшей поре.

Прочел здесь оба тома Тацита в «Лит. памятниках». Оказывается, это ему принадлежит известное изречение, после перефразированное: «Правители смертны — государство вечно». Его только и читать в наши годы. «Человек не обязан быть счастлив» во всеобъемлющем плане, но на отдельных временных отрезках оно бывает возможно.

Поэму я не мог не написать, она подытожила одну из главных частей (вернее, главную) моей биографии[270].

Между прочим, она написана, точнее, в ней используются как раз те самые рифмы «новые», о которых мы переписывались в прошлом году. Это, естественно, частность.

3 октября мое 60-летие. Если это совпадет с твоим приездом в Москву, будет хорошо.

Жаль, что ты не сумел выбрать время повидаться со мной этой весной. А надо бы.

Привет семье. Всей — от велика до мала и от мала до велика…

Обнимаю.

Твой С.

P. S. «Дет[ская] лит[ерату]ра» попросила меня написать предисловие к твоей книге (видимо, в «Библиотеке школьника»[271]). Я согласился. Это будет мое первое занятие после возвращения из Коктебеля.

№ 11

Коктебель. 07.VIII.79

Дезик, дорогой мой!