Читаем Мемуары. Переписка. Эссе полностью

Жму руку. Обнимаю.

Твой Сергей

<p>№ 8</p>

7. X.78

Дорогой Дезик!

Твои стихи идут в № 12[254].

В Москве занятость непомерная и даже не столько занятость, сколько <нрзб> и уведение мысли, настроения, нацеленности вбок и в сторону. Часто даже в противоположном направлении.

О «толстовском» мышлении Ахматовой вполне справедливо. Только она вводила порой в него неуемную женскую страстность. Наталью Николаевну она просто ревновала к Пушкину. Я к этой женщине относился всегда спокойно, но Анна Андреевна здесь не терпела нейтралитета и в результате заразила меня неприязнью к Natalie. Я даже одну повесть о ней отклонил. В ней речь шла о послепушкинском периоде ее жизни на Полотняном Заводе. Я резюмировал, что, взятая отдельно от А. С., она никакого интереса не представляет. Тут я все время вспоминал громы и молнии Ахматовой. «Лентяйка, мотовка, дуреха» — самые легкие определения. Слово «мотовка», теперь почти неупотребляемое, особенно мне запомнилось. «Надо же, мужа посылать вещи закладывать!» — гневалась А. А.

В «Дне поэзии 78» твои рассуждения и суждения о рифме (суждений, впрочем, меньше). Интересно. Но Булат тоже гаерствует, несколько, правда, — иначе, чем Сашка (Межиров больше ломается)[255].

Я не был у Слуцкого, не навестил Глазкова, и совесть меня грызет по заслугам. Оля[256] тоже в больнице, и я тоже ее не вижу, но там-то хоть не страшно — то ли ревматизм, то ли артрит. Никакой занятостью себя не оправдываю, на это всегда должно найтись время. И найдется.

Вел вечер М. Львова[257] в Политехническом. Ему 60, но он их отмечал с полугодичным опозданием. По сути это был вечер фронтовой поэзии, хотя выступали и Евту[шенко], и Возн[есенский], и более молодые. Очень хорошо прошло. Хотя часто пролетал печальный ангел. На следующей неделе поеду дня на 3 в Астрахань, где родился Луконин. Там будет улица, школа и совхоз его имени. Я предкомиссии по его 60-летию, до которого он не дожил.

Был сентябрем в Польше — 9 дней по журнальному обмену. Ловил следы кн. Лович[258] (каламбур получился случайно, только написав, заметил). Был в ее скромном дворце, скорее, большом доме. Цесаревичу следовало бы отгрохать ей что-либо позначительнее. В доме — институт овощеводства (!) Прозаизация нестерпимая, но поляки с удовольствием показали все, что можно было показать. Вплоть до ее милой рожицы и фигурки в античном одеянии. Побывал впервые в имении Шопена (в полутора часах от Варшавы). В Лодзи занятный музей польского модерна вплоть до поп-арта.

А вообще, по военным воспоминаниям, я люблю эту бедную и милую страну. Полячки по-прежнему восхитительны. Но — видит око… Жаль только, погода была дрянная. Промочил ноги и потом в Москве температурил. Но это уже возрастное — чуть что — хворь.

Маме много лет. Перенесла недавно инфаркт. Сейчас медленно оправляется. В свои 85 разум ясный, но плоть немощна. Живет на даче. За ней ухаживают. Всех она помнит, и тебя тоже. Сегодня суббота, праздник, я относительно свободен и потому выбрался написать письмо. А так — беда!

Обнимаю тебя, мой милый.

Твой Сергей

Привет твоей жене и всем меньшим.

Дорогой Дезик!

Посылаю только что вышедшую книгу[259]. В ней я и тебя вспоминаю. Хотя, коли жив буду, о тебе, после, отдельный очерк, так же, как и о Борисе.

Книга передает, как мне думается, атмосферу нашей юности. Даже злыдень-Алигер и то растрогалась, прочитав, хотя я ее вскользь задел где-то на страницах.

А так — прочти!

Твой Сергей

<p>№ 9</p>

02. IV.79

Дорогой Дезик!

Давно тебе не писал, но тому были странные, хотя и веские причины. Я дал себе слово не посылать тебе письма, пока не навещу страждущих наших друзей — Бориса и Николая. Навестил. Видел и говорил. Были рады мне.

Слуцкий по-прежнему в тяжелом положении. Правда, интерес к внешним событиям жизни у него, кажется, повысился. Мне не с чем сравнивать: с момента болезни я не видел его ни разу, могу судить лишь по рассказам. Изменился он не так уж разительно. Видимые перемены больше за счет больничной оброшенности. Если бы его образить, т. е. хорошо побрить и причесать, одеть в «штатский» костюм, а не халат, то он не выделялся б резко среди других. А тут седые клочковатые волосы, похудение, нервозность, да и затрапезность одежды, конечно, не радует. Однако все это чепуха по сравнению с главным. А главное то, что, по собственным словам, Борис потерял «Lebens rut»[260], т. е. волю к жизни. «Мне хочется умереть», — сказал Боря душераздирающим тихим голосом. Именно, душераздирающим. Так его жаль стало, беднягу. Потом я расшевелил его немного. Он стал расспрашивать о московских новостях. Беда еще в том, что он не может ни работать, ни писать, ни читать. «Не могу связать даже четверостишия. А читать трудно больше 2–3 страниц. Устаю». Все же прочел Катаева «Алмазный мой венец». И высоко оценил, хотя и кивнул в адрес катаевской бесцеремонности: «Живого человека, жену Шкловского, нехорошо».

Перейти на страницу:

Все книги серии Диалог

Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

Почему 22 июня 1941 года обернулось такой страшной катастрофой для нашего народа? Есть две основные версии ответа. Первая: враг вероломно, без объявления войны напал превосходящими силами на нашу мирную страну. Вторая: Гитлер просто опередил Сталина. Александр Осокин выдвинул и изложил в книге «Великая тайна Великой Отечественной» («Время», 2007, 2008) cовершенно новую гипотезу начала войны: Сталин готовил Красную Армию не к удару по Германии и не к обороне страны от гитлеровского нападения, а к переброске через Польшу и Германию к берегу Северного моря. В новой книге Александр Осокин приводит многочисленные новые свидетельства и документы, подтверждающие его сенсационную гипотезу. Где был Сталин в день начала войны? Почему оказался в плену Яков Джугашвили? За чем охотился подводник Александр Маринеско? Ответы на эти вопросы неожиданны и убедительны.

Александр Николаевич Осокин

Документальная литература / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском
Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Людмила Штерн была дружна с юным поэтом Осей Бродским еще в России, где его не печатали, клеймили «паразитом» и «трутнем», судили и сослали как тунеядца, а потом вытолкали в эмиграцию. Она дружила со знаменитым поэтом Иосифом Бродским и на Западе, где он стал лауреатом премии гениев, американским поэтом-лауреатом и лауреатом Нобелевской премии по литературе. Книга Штерн не является литературной биографией Бродского. С большой теплотой она рисует противоречивый, но правдивый образ человека, остававшегося ее другом почти сорок лет. Мемуары Штерн дают портрет поколения российской интеллигенции, которая жила в годы художественных исканий и политических преследований. Хотя эта книга и написана о конкретных людях, она читается как захватывающая повесть. Ее эпизоды, порой смешные, порой печальные, иллюстрированы фотографиями из личного архива автора.

Людмила Штерн , Людмила Яковлевна Штерн

Биографии и Мемуары / Документальное
Взгляд на Россию из Китая
Взгляд на Россию из Китая

В монографии рассматриваются появившиеся в последние годы в КНР работы ведущих китайских ученых – специалистов по России и российско-китайским отношениям. История марксизма, социализма, КПСС и СССР обсуждается китайскими учеными с точки зрения современного толкования Коммунистической партией Китая того, что трактуется там как «китаизированный марксизм» и «китайский самобытный социализм».Рассматриваются также публикации об истории двусторонних отношений России и Китая, о проблеме «неравноправия» в наших отношениях, о «китайско-советской войне» (так китайские идеологи называют пограничные конфликты 1960—1970-х гг.) и других периодах в истории наших отношений.Многие китайские материалы, на которых основана монография, вводятся в научный оборот в России впервые.

Юрий Михайлович Галенович

Политика / Образование и наука
«Красное Колесо» Александра Солженицына: Опыт прочтения
«Красное Колесо» Александра Солженицына: Опыт прочтения

В книге известного критика и историка литературы, профессора кафедры словесности Государственного университета – Высшей школы экономики Андрея Немзера подробно анализируется и интерпретируется заветный труд Александра Солженицына – эпопея «Красное Колесо». Медленно читая все четыре Узла, обращая внимание на особенности поэтики каждого из них, автор стремится не упустить из виду целое завершенного и совершенного солженицынского эпоса. Пристальное внимание уделено композиции, сюжетостроению, системе символических лейтмотивов. Для А. Немзера равно важны «исторический» и «личностный» планы солженицынского повествования, постоянное сложное соотношение которых организует смысловое пространство «Красного Колеса». Книга адресована всем читателям, которым хотелось бы войти в поэтический мир «Красного Колеса», почувствовать его многомерность и стройность, проследить движение мысли Солженицына – художника и историка, обдумать те грозные исторические, этические, философские вопросы, что сопутствовали великому писателю в долгие десятилетия непрестанной и вдохновенной работы над «повествованьем в отмеренных сроках», историей о трагическом противоборстве России и революции.

Андрей Семенович Немзер

Критика / Литературоведение / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии