№ 29 А. Гелескул — Д. Cамойлову
09.12.89
Милый Давид Самойлович!
Вы будете смеяться, но я вернулся из Гранады[569]. Прожил там неделю, питаясь кактусами (плодами, разумеется). Упомянутые плоды зреют у цыганских пещер и очень питательны; сам я жил не в пещерах — там сейчас дискотеки, — а рядом, буквально в двух шагах, на окраине старого города, мавританского до мозга костей: белизна, зной, отвесные улицы шириной в ладонь (моя называлась
Что еще? Дети на улице здороваются — как в вологодской деревне, люди улыбаются — это здесь главное занятие. И когда улыбаются, становятся красивыми. Бутылка отличного вина стоит как пачка сигарет. Ни на то, ни на это денег у меня не было, но друзья были и не дали умереть от жажды. Словом, я, кажется, изрядно развратился. Но сейчас мне уже кажется, что я все это придумал и привычно вру.
Вообще Андалузия немного похожа на Армению, только населенную украинцами (кроткими и, похоже, такими же упрямыми). Среди них вкраплены конопатые узбеки — это и есть знаменитые цыгане; какая в них кровь, не знаю, но только не цыганская. А цыганки, хитаны — те же хохлушки, но много толще (свидетельство в пользу упомянутых кактусов). Каков их родной язык, определить сложно, потому что андалузцы говорят еле ворочая языком, а цыгане вообще не ворочают. Как ни странно, привыкаешь, и когда где-нибудь у пещерной дискотеки встречный стаскивает кепку и скорбно произносит несколько неопределенных гласных, каким-то шестым чувством улавливаешь смысл, что-нибудь вроде: «Когда нечего курить, мир выглядит иначе, сеньор, и хуже, чем он есть». Так здесь просят на выпивку (я, конечно, набирался опыта, да вряд ли пригодится). На одну такую тираду я для пробы ответил по-цыгански, что на счет мира согласен, да у самого нет ни гроша. Хитан страшно выпучил косые глаза, сказал: «Пардон, месье» и перешел на французский. Я постыдно стушевался.
В Альгамбру я попал по приглашению Гранадского университета; приглашения были раньше, но как-то в меня не попадали, (даже не знаю, кто по ним ездил), а это угодило. На самом деле, как я и думал, Гранадскому университету до меня такое же дело, как мне до него, а все это устроили мои друзья. Лет десять мы не виделись, я даже не писал никому, чтоб душу не травить, думал — в преисподней встретимся. И вот — свиделись. Кто мог знать, что права человека до такого докатятся!
Кстати, рядом с Альгамброй, вплотную — не изгадить же нельзя — стоит препохабный модерновый дворец (какой-то миллиардер построил). Вот из него Чингиз Айтматов разглядел, что в Испании социализм. Скоро и коммунизм будет, потому что компатриотов наших тут перебывало изрядно, бродят по лавочкам и, матерясь, меняют крашеные ложки на средиземноморские кораллы. В местной газете я прочел, что здесь недавно гастролировал известный русский переводчик «Цыганского романсеро» Похиляк — или Помелюк, забыл фамилию, он же корреспондент ТАСС (и читал доклады, шаромыжник. Платные, это уж как пить дать. На подобном фоне я выглядел даже прилично). Еще две трогательные гранадские детали. В Альбайсине (где я жил, в буквальном переводе — Сокольники) «Петя + Маша = любовь» на стенах изображается так: Pedro
Побывал я и в Толедо. Он так же сказочен, как Альбайсин, но по-другому — мрачная, почти жестокая сказка. Но в Толедо есть Эль Греко и две пленительные синагоги XIII века — синагога Успения Божьей Матери и синагога Божьей Матери Блондинки (так они называются, и я тут ни при чем, это дело христианских рук). Кстати, в Гранаде молодежное поветрие — переходят в ислам. Девочкам очень идет тюрбан и намек на чадру. Новообразованных называют суф
Зато третью синагогу, некрещеную, я увидел в центре Мадрида, под окнами у моего друга (он на 6-м этаже, а синагога высотой этажа в три). И вдруг на ее плоской крыше я различаю подмосковный сарай из жердей и неструганых досок. «Висенте, что там за чертовщина?» — «Это которая под пальмовыми листьями?» — «Да вроде соломой крыта…» — «Э, откуда в Мадриде солома! Пальмовые листья. Там они водку пьют». И тут я соображаю — это не сарай, это же Праздник кущей здесь справляют на Пасху. Друг (скептически): «Может быть. Но не только на Пасху. Да вон, смотри сам — и сейчас пустые бутылки лежат».