Мемуары. Переписка. Эссе

Ну, это все побоку — кроме, конечно, свинства. Сердечное спасибо Вам за «Беатриче»[559], это разверстые стихи — «Не для меня вдевают серьги…», «45-я Гайдна», «Бабочка» и самое удивительное, по-моему, — «Ты не добра». Одного боюсь — будут ли они сейчас услышаны. Мне кажется, что сейчас и люди со слухом как-то оглушены топотом истории. Отрадно все-таки, что в историческом забеге всех опередили литераторы и шашлычники. Последние, правда, дружнее (командное первенство). Тут мне друзья прислали «Литературный Иркутск» — это литгазета «Памяти»[560]. Замечательно, и лучше всех — полгазеты ровно — Распутин[561], «второй уже Шмидт в русской истории». Кстати, я действительно был удивлен, совершенно серьезно, — он забыл русский язык. А родной якутский не вспомнил. Тезисы же у него такие (цитирую): «Россия должна быть избранницей неба и не без оснований рассчитывать на искупление», 2) «Мы самый нравственный народ мира», 3) «Изящные искусства должны быть искусством богоделанья, иначе они проповедуют духовное ню» и «чем ближе к искусству, тем вредней, ибо есть строительство соблазна» и 4) «Выход — в нравственном перерождении (!) человека». И кончается, как водится, лозунгом: «И востребует он (он — это переродившийся человек): “Дух! Дух! Дайте мне дух!”»

Но больше всего мне понравились распутинские экскурсы в историю: «Сосудистая система славянина подходила для учения Христа, другие учения вызвали бы в нем болезненные, а вероятней всего — губительные последствия». Что говорить, обряды бывают жестокими. Я похолодел, представив себе, что в Третьяковке висит не «Явление Христа народу», а «Обрезание всея Руси», такого же размера и композиции, только в бордовых тонах.

Эх, вы сени мои, сени, Хомейни мой, Хомейни![562]

Однако как бы ни обновлялось общество, а существованье (ткань сквозная)[563] тянется и борьба за него тоже. С очень переломным успехом. У нас в Подмосковье в этом году было редкостное бабье лето, с золотым звоном. И так тоскливо захотелось забыть о последних шансах, отпущенных экономике и прочему, и просто смотреть, как падают листья. Потом, правда, зарядили дожди, и народные витии потребовали просвещенного диктатора. Кстати, у меня и кандидатура есть. По московскому телевидению регулярно дает сеансы чудодей из Жмеринки, колдун-терапевт Кашпировский, между прочим, мой тезка, что уже не располагает к доверию. Слепые у него прозревают, немые глаголют, а главное — толстые на глазах худеют, прямо по телевизору. А где-то в Шепетовке он даже статистику изнасилований улучшил. Народ в трансе. Думаю, пара диктаторских сеансов (тезка, кстати, вылитый Керенский) — и Азербайджан добровольно войдет в состав Армении, а прибалты дружно вольются в Интерфронт и вернутся осваивать вечную мерзлоту. Таков мой план спасения империи. Кстати, как дается эстонский? Вообще-то, не в законном порядке, а сам по себе, язык красивый. Однажды я заслушался — прямо-таки неаполитанская песня в северных болотах.

Да, Давид Самойлович, о Толиной статье в «Новом мире»[564]. Она заверстана была еще осенью и полгода пробивала цензуру; лишь за две недели до выхода номера редакция заявила, что «берет на свою полную ответственность», и дело решилось. Сначала я ведь давал туда книгу о Блоке[565], думал, если не возьмут, то из-за большого объема, и был обескуражен отказом — «старо, об этом уже написано новей и острей». Мне не попадалось, но мало ли. Читатель я не запойный. В общем, не нашелся я, что ответить. Сейчас прочел новомирскую статью Коржавина[566] и, кажется, поднаторел в новизне. Отказ стал понятней. Для Коржавина Блок — это бельканто, а вообще-то певец Чека и революционных безобразий.

В журнале очень славный народ, стойкий, дружный и самоотверженный, искренне ими восхищаюсь. Одна загвоздка. Новый мир — он новый в том (средневековом) смысле, что христианский. Дух древнего благочестия в нем жив и густеет. Кэ фэр?[567] Креститься поздно, я стал легко простужаться. И вообще упорство во грехе ставлю выше. Чем даже самый грех.

В западном журнале (кажется, в Германии) публикация памяти Якобсона и отрывки из его дневников 74—78-го года. Я видел перепечатку у Толиных учеников. Одна из последних записей (привожу по памяти): «Я Господа Бога не знаю, не ведаю, и ему бы, благодетелю, про меня забыть — не казнить, не жаловать. Обойти бы его как-нибудь стороной. Он сам по себе. Я сам по себе. Так бы всего душевнее»[568].

Еще упомянутые ученики сказали, что у Вас должен выйти двухтомник, с прозой. Загодя радуюсь и поздравляю!

Крепко целую, Вас и Галю! Наташа тоже. Не болейте. Не сердитесь. Напишите.

Пожизненно Ваш

P. S. Подобно Вам и Лидии Корнеевне (куда конь с копытом) я лечился у Федорова (главного хирурга). Сначала собирались оперировать, но накануне взрезания отправили восвояси. Ни тому ни другому я не противился. В общем, получилось по Зощенко — попал в плен к зеленым, сперва хотели на костре сжечь, а потом дали по зубам и велели убираться. А я уж было думал бросить переводы и поступать в мореходку.

[Г.]