Я пытался это делать, когда начинал знакомиться с Теофрастом и стал разматывать длинные цепи художественных и нехудожественных текстов, выросших из его миниатюрных портретов. «Характеры» были одним из тех предметов, к которым я и Дэвид Маккенна постоянно возвращались, когда делились идеями о том, что нужно для хорошей истории. Как человек, изучавший драму, Дэвид знал о Теофрасте и его влиянии на античную драматургию. В первый раз, когда я упомянул Теофраста, Дэвид сказал: «Да, римляне все же сообразили, как делать персонажей интереснее, соединяя в них по два качества из Теофраста, и по-настоящему хороших — по три».
Тогда я впервые понял, что имеют в виду кинокритики и мастера-сценаристы, говоря, что персонажи должны быть «трехмерными».
Вы можете подумать, что характеры Теофраста — не что иное, как каталог стереотипов. До какой-то степени они и стали такими — простыми ярлыками для классификации людей, подчас перечеркивающими сложности и тонкости реальной личности. Любые ярлыки и категории опасны чрезмерным упрощением, и этого нужно остерегаться.
Вместе с тем стереотипы могут быть полезны рассказчику. Аудитория их моментально узнает, и с этого мгновения можно начать игру со зрителем, постепенно подкрепляя стереотип лишь затем, чтобы развернуться и разрушить его каким-то неожиданным ходом вразрез ожиданиям. Скупец может явить неожиданную щедрость, когда им движут другие мотивы, например похоть или тщеславие. Хвастун может неожиданно удивить нас скромностью. Свирепый ресторанный критик из «Рататуя» полностью отвечает нашему стереотипу «злобного журналюги», но ломает шаблон, когда вкус из детства пробуждает в нем счастливые воспоминания, создавая самый запоминающийся эмоциональный момент всего фильма.
Категории и типы полезно применять как цвета спектра, как ноты или как буквы алфавита. Аудитория их моментально распознает, но весь свой потенциал этот инструмент раскрывает, лишь когда мы комбинируем их в новых сочетаниях. Стереотипы не всегда плохи. Они помогают классифицировать людей и ситуации и позволяют быстро показать публике, кто и что перед ней, но настоящее мастерство — разрушать стереотипы, опрокидывая удобные ожидания зрителя, и так можно обеспечить значительный драматический эффект и занимательность.
Итак, почему от Теофраста мы перешли к «Забавной истории, случившейся по дороге на форум»?
Когда в 1962 г. Сондхайм, Гелбарт и Шевелав задумали «Забавную историю...», их вдохновляли комедии древнеримского драматурга Плавта, который использовал шаблонные портреты типа похотливого старца, деспотичной жены, мудрого раба и милосердной проститутки, и все эти типажи попали в их мюзикл. Комедии Плавта в свою очередь выросли из пьес греческого драматурга Менандра, который тоже применял расхожие типажи, почерпнутые из работ своего учителя — (угадали?) Теофраста. Не будь Теофраста, не было бы ни Менандра, ни Плавта — ни «Забавной истории».
Менандр, вероятно, учился в Академии, когда Теофраст ее возглавлял. Если так, то не в пример большинству соучеников, готовившихся в философы, Менандр метил в профессиональные комедиографы. Как Джордж Лукас, увидевший потенциал в академическом исследовании под названием «Тысячеликий герой», так и Менандр освоил и применил «Характеры» в сочинении комедий. Едва познакомившись с этой работой учителя, он принялся использовать яркие, острые очерки Теофраста как сырье для производства собственных персонажей. Но брал он их практически в том виде, в каком их дал Теофраст: грубые образы определенных типов поведения, без особой нюансировки и оттенков.
Пьесы Менандра нам известны в основном по фрагментам, сохранившимся на папирусах, которыми были обернуты мумии, и по римским копиям, но в 1952 г. в египетском собрании папирусов чудесно обнаружился почти полный текст комедии «Брюзга». Похоже, что при написании этого фарса, где деревенский старик-мизантроп, гроза всей округи, преследует юношу, который волею проказливого бога Пана влюбился в старикову дочь, Менандр вдохновлялся образом, описанным Теофрастом в его «Характерах» как «зазнайка». Старик меняет взгляды, после того как проваливается в колодец и его спасает тот самый юноша, уже доказавший свою ценность работой в поле. Старый брюзга понимает, что не сможет обойтись без других людей, и благословляет брак дочери и ее возлюбленного. Считается, что эта пьеса — самая ранняя в истории литературы, где описана любовь с первого взгляда. Обратите внимание, что главный эмоциональный эффект — резкая перемена характера, когда черствый человек вновь обретает способность любить. Такая схема, похоже, работает и поныне, она принесла «Оскары» Джеку Николсону с Хелен Хант за «Лучше не бывает» и мультфильму «Вверх», пиксаровской анимационной версии «Брюзги».