Мельчает

С чувством восстановленной справедливости, но с видом по-прежнему уязвлённого достоинства Иннокентий отпил извинительного «Жигулёвского» и проговорил словно мимовольно:

– Как слетал-то?

Я не ответил на его испытующий взгляд, ставший вдруг серьёзным и даже как-то по-дружески озабоченным.

– Нормально.

– Ясно, – удовлетворённо кивнул он. – Я был прав.

Мы помолчали и выпили.

– Напейся сегодня, старый. И завтра. Не сразу, но поможет.

В голосе Кеши прозвучала забота. Однако именно он через час был пьян до последней возможности, что означало безоговорочную готовность эту самую заботу принимать.

– Радуйся, что хоть такое детство было, – продолжал он. – Мой дед вообще мне говорил: «В городе тебя плохому научат». А на вопрос «А тут – что?» отвечал: «А тут ты хотя бы бухаешь». Чёрт его поймёт, что за логика была. Но результат, как видишь, налицо.

Он выпил стопку и сморщился, не закусив.

– И на лице, – заметил я.

– Серьёзно, – подавил нетерпеливый вздох Кеша, – хреново, конечно, что ты так детство похоронил – не слушал меня, дурила! А я вообще знаешь каким ребёнком был? У меня же дистрофия! Я с собой в портфеле кирпич носил – меня без него лифт поднимать отказывался!

Когда мы вышли из бара, вечер уже обнимал город. Я прикурил и выпустил облако дыма и пара в низкое, прячущее звёзды, небо.

– Поехали на массаж? – прожевал Иннокентий, обозначив вопросительный знак кряком икоты, отразившимся где-то во дворах ленинградского рок-клуба.

Вместо ответа я вызвал такси и отвёз жаждущее массажа тело домой.

Кеша жил в двадцати пеших минутах, на Некрасова, в центре, и, старый купчиноид, я не торопился возвращаться в спальную коробку. Тем более время было ещё совсем не позднее. Я вышел на Невский.

Мне захотелось общества. Непременно женского, и сию же минуту. Через полчаса передо мной выстроились в ряд блёкловзглядые жрицы. Парочка темнокожих, столько же – под сорок и одна со свежим, однако с дерзким вызовом, личиком – очевидно, новенькая – в очках. Я проговорил в сторону мамочки:

– Вот эту, умную.

Благодарность в усталых близоруких глазах дала миру шанс. Думаю, это всё моя проклятая дружелюбная наружность.

Кеша, считавший себя знатоком женской природы, часто говорил: «Женщина, братан, беспрерывно должна чувствовать, что ты в любой момент можешь от неё уйти. Именно чувствовать, а не знать. Такого знания она тебе не простит. А чувство неуверенности в том, что ты всегда будешь с ней и при ней, заставит её быть адекватной. Иначе бабе укорот не дать». В отличие от Кеши, я не мыслил его специалистом в женском вопросе, но он казался неплохим тактиком, когда затаскивал в койку очередной предмет своих исследований. Стратегическая же жилка отсутствовала в нём напрочь, если не считать женитьбы, сомнительной (во всяком случае, в его варианте) регалии. Автор афоризма «Люби мудрых баб, не ведись на умных – они тупые», Кеша женился на барышне не самого большого ума, чем ввёл в замешательство всех, кто был в курсе его философии.

Сегодняшняя студентка в розовых кедах вернула меня в первокурсную пору, где, как в Солнечной системе, кружилась и горела Настя, занимая центральную позицию и главенствуя безраздельно над остальной хладостью моего мира. Она не была похожа на пустышек, припудривавших нежностью румян грубость неразвитого интеллекта, как и высоколобая гордость очкастых дипломниц разбивалась о гладкость её черт, чистых и свежих.

Хоть и всковырнула девочка Рита старый нарыв, всё же в Солнечной системе моей юности ей было бы уготовано место разве что случайной кометы. С пышным, правда, хвостом.

Ныне же Солнце остыло. Космический мусор, мрак и пустота заполнили вакуум. И мелким стало всё в этой невидимости. Нестерпимо мелким.

Схимник. Фрагмент пятый

– Учитель, в чём состоит разница между умом и мудростью, которые ты так явственно разделяешь?

– Тут, сынок, всё решительно просто, – мягко произнёс схимник. – Во младости лет часто в единый узел они сплетаются. Однако различны они. Ум человеческий со злом соединим, мудрость же добрыми питается помыслами и потому до ума никак не касается. Живут в тебе душа человеческая и дух Божий. Мудрость есть свойство духа, а не души, она – от Бога.

– Значит, ум – от дьявола?

– Случается часто, что и не от диавола. Но вот что мудрости от лукавого не бывает – это верное дело. Потому как глуп он.

Юноша недоверчиво покосился на старика.