Мельчает

Сквозь грохнувший смех этот же голос, ставший вдруг мягким, обходительно прозвучал:

– Извините, у вас не найдётся сигаретки?

Я протянул пачку и проговорил так, чтобы выглядеть дружелюбно. Получилось снисходительно:

– Какой курс-то?

– Шестьдесят рублей, – весело отрапортовал студент и добавил, жестами выпрашивая огоньку. – Да есть восемнадцать, есть. Ха-ха! Лет – целых восемнадцать есть, а денег – ни рубля нет.

«О, бесценное время, когда безденежье может служить поводом для бахвальства», – подумал я и поднёс к его сигарете зажигалку со словами:

– Выпить не хотите? У меня сегодня день рождения, а выпить не с кем.

В кино такая ложь обычно срабатывает. Сработала и здесь. Студент смерил меня взглядом, соотнося услышанное с увиденным. Удовлетворившись результатом, он огласил предложение остальным. Раскол произошёл в мгновение. Трое попрощались, устремившись в сторону метро («Видимо, домашние, питерские», – пронеслось у меня в голове), и со мной остались, кроме хохмача, ещё двое – звонкая девчушка в розовых кедах и вихрастый поэт со смеющимися глазами. Я предложил бельгийский паб на соседней улице, что было встречено с искренним первокурсным энтузиазмом.

– Заказывайте что хотите. Я праздную и угощаю, – убедительно пригладил я бороду, когда мы разместились за столом в тёмном неоновом углу.

Уговаривать не пришлось. Официантка ничего не записывала, а потом повторила весь заказ – около дюжины позиций – наизусть.

– Вот это оперативка у девушки, – восхитился хохмач и протянул мне бледную руку, – Артём.

Поэт оказался Денисом, а розовый колокольчик – Ритой.

– А вас как зовут? – по-детски слюбопытничала она.

– Раз ты Маргарита, зови меня мастером.

– Идёт! – прозвенела она и, наигранно манерничая, с жаром добавила: – Уважаемый мастер, а можно, мы кальян закажем?

Её радостный взвизг почти опередил мой кивок.

– А сколько вам сегодня исполнилось лет? – подключился Денис.

– Больше, чем кажется, – уклонился было я, но тут же решил, что заигрываться в анонимность ни к чему, – тридцать четыре.

– Сколько? – прохрипела громким шёпотом Рита.

– Вдвое больше, чем тебе.

– Ништя-я-як! Круто выглядите!

– И покажусь ещё круче, если перестанете мне выкать.

– Договорились, – по-хозяйски опередил всех Артём.

Подоспело пиво, и мы закрепили знакомство тостом.

– У нас в универе преподов мастерами называют, – прогудел Денис.

– А на кого учитесь?

– Журналисты мы.

– Все?

Они дружно кивнули.

– И у всех это, конечно же, первая вышка? – обозначил я уверенное сочувствие вместо вопроса.

Юношество посмотрело на меня с уважением, а девушка – с интересом.

– Ну да. А что? – в этой компании Рита была главным интервьюером.

– Да ничего. Просто – плохо.

– Это почему? – звучным хором откликнулись парни.

– Потому что журналисты срубают вершки.

– В смысле?

– В том смысле, что даже если ваш диплом будет краснее советского флага, всё равно вы будете знать историю хуже историков, философию – хуже философов, и так далее.

Я глотнул пузырящегося лагера.

– Так журналистику-то же будем зато знать? – неуверенно прогудел Денис.

– Это что за наука такая? – озадачил я его и сделал вид, что поморщился от пива, а не от того, как он построил фразу.

Троица озадаченно притихла.

– А ведь именно вы будете влиять на общественное мнение. – Я снова отхлебнул. – И на умы людей.

– А это не одно и то же? – усомнился Артём.

– Нет, – твёрдо возразил я, понимая, что в эту минуту был бы не в состоянии внятно объяснить разницу.

– А что, по-вашему… по-твоему, писать и рассказывать уметь не надо? – сбивчиво понизила голос Рита.

– Надо. Но это вопрос таланта. Либо дано, либо нет. Если дано – за полгода научишься.

– А ты на кого учился?

Она явно освоилась.

– Да! – с запалом поддержал Артём.

– На психолога.

– И вы – психолог? – поэт продолжал выкать.

– Думаю, нет.

– Честно, – одобрительно улыбнулась Рита.

– Честно. Хотя честность – это ваша профессиональная необходимость, остальным незазорно иногда и приврать, – я подмигнул ей. Она хихикнула и обняла губами бокал.

На столе появился кальян, окружённый тарелками пивных закусок. В баре зазвучала затёртая до нестерпимой пошлости песня группы Nirvana, и Рита прозвенела:

– О! Я знаю эту песню! У меня отец её любит.

Меня больно окатило тоской.

– Да, крутой трек, – с удовольствием заёрзал Артём, – жалко только, что тихо звучит.

– Это потому что песня очень старая, – попытался пошутить я, но, не встретив понимания, решил больше этого не делать.

После третьего пива я макал в мёд сырные шарики и, ощущая в ладони каменный топор вместо бокала, наблюдал за спором трёх фонтанирующих будущностей, обсуждавших что-то на малопонятном языке завтрашней (или, что вернее, послезавтрашней) действительности.

Рита пьянела быстрее всех. Она кокетничала с сокурсниками, пуская в ход игривые телодвижения и знойные взгляды, в мучительных попытках определиться, кому из двоих отдать предпочтение. Думаю, чуть позже приз получили оба. Возможно, даже одновременно.

Прикинув стоимость стола, я добавил пару тысяч и оставил деньги на столе под поэтичные поздравления с днем моего появления в сырой, наспех кем-то сотворённый мир.