Механизм пространства

— …Да здравствует Франция! — шевельнул белыми губами Карно. — Меня предупреждали, что вы штукарь, господин фон Книгге. С подобным номером вам следует выступать в варьете. Аншлаг на неделю обеспечен. Вы хотите сказать, что это — будущее?

— Один из вариантов, — не отводя глаз от гравюры, кивнул Эминент. — Грядущего еще нет, мы сами его определяем. Если вы продолжите свою работу, этот вариант станет реальностью. Рискну предложить вам еще одно редкое словосочетание — «мировая война». Первая мировая, вторая, третья… Хуже всего, что мы станем убивать и гибнуть миллионами во имя такого Будущего, перед которым Ад покажется водами Экса. Показать краешек? Если история пойдет вашим путем, мы породим чудовищ, не людей! Они уже здесь — вмешиваются, следят за нами! Вы — блестящий ум, вы должны понять…

— Я все понял!

Раскатистый звонок, скрип двери. Карно указал охранникам, вбежавшим в кабинет, на невозмутимого гостя:

— Арестуйте этого мсье и отправьте в военное министерство.

Парни кивнули, сделали шаг вперед.

Застыли.

— Жаль! Очень жаль… — Эминент устало мотнул головой, словно у него затекла шея. — В свое время со мной не справился весь Комитет общественного спасения вкупе с гражданином Робеспьером. Отец вам не рассказывал?

Карно метнулся за стол. Ящик с треском отъехал в сторону, пальцы ухватили рукоять пистолета…

— Я был о вас лучшего мнения. Господин Карно! С горечью вынужден сообщить вам, что отныне числю вас среди своих врагов — и отнимаю от вас руку свою!

— Руку? — инженер с трудом сдержал вопль: пистолет раскалился. — Вы что, Богом себя вообразили?

— Нет. Богом вообразили себя вы. Прощайте!

Никто не видел, как гость вышел из особняка.

Сцена третья Тринадцать ударов кинжалом

1

«Ах, дядя Торбен, как прелестно вспоминать прошлое!

Сегодня мы с гере Эрстедом долго хохотали, припоминая, как в бытность студентом я сдавал ему экзамен. Я хорошо отвечал на все вопросы, гере Эрстед радовался этому, и, когда я уже готов был отойти от стола, он остановил меня следующими словами:

— Еще один вопросик! — лицо его просияло ласковой улыбкой. — Что вы знаете об электромагнетизме?

— Даже слова этого не слыхал! — честно ответил я.

— Ну, припомните! Вы на все отвечали так чудесно, должны же вы знать что-нибудь и об электромагнетизме!

Я уверенно покачал головой:

— В вашей „Химии“, гере Эрстед, не сказано об этом ни слова!

— Это правда, — ответил он. — Но я говорил об этом на лекциях!

Тут, разумеется, он прижал меня к стене.

— Я был на всех лекциях, кроме одной, — в те годы я был беззастенчив и нагл, как продавец жареных каштанов. — Вы, верно, как раз тогда и говорили об этом, потому что я ровно ничего не знаю об электромагнетизме.

Эрстед развел руками с отменным добродушием:

— Жаль, молодой человек. Очень жаль! Я хотел выставить вам prae, а теперь выставлю только laud!

Возвращайтесь скорее, дядя Торбен! Будем вспоминать вместе. Или лучше дождитесь меня в Париже. В самом скором времени королевский пенсионер Андерсен приедет к вам. Умоляю, передайте гере Дюма, что я жажду личного знакомства с ним. Его предложение написать пьесу в соавторстве я принял с радостью. Я даже придумал ей название — „Мулат“. Там будет выигрышная сцена на балу, и еще одна — на невольничьем рынке.

Как вы думаете, Дюма не обидится на „Мулата“?

Милый дядя Торбен, вы же знаете мой талант обижать всех, не замечая этого…»