Механизм пространства

— Мне было три года, когда я впервые увидел вас в доме моего отца. Разумеется, я вас не запомнил. Но, когда я вырос, мы не раз встречались с вами в Магдебурге, где отец коротал годы изгнания. Как я понимаю, вы в чем‑то хотели его убедить — и не преуспели. Кстати, я тогда не подозревал, что имею дело с покойником. Отец называл вас Филоном — и числил среди самых мерзких предателей Революции. Перед смертью он рассказал мне, кто вы на самом деле. Лазарь Карно и его друзья воевали за Францию. А вы хотели сделать нашу родину бесправной частью вашей масонской федерации. Все давно вас похоронили, барон; кое-кто даже оплакал. Но у меня отличная память!

Карно замер, словно бронзовое надгробие. Зато Эминент определенно чувствовал себя как дома. Не торопясь, он прошелся по кабинету, бросил взгляд на портрет Лазаря Карно, Организатора Побед, висевший у окна; полюбовался расписной китайской вазой.

— Судьба и люди были несправедливы к вашему отцу, господин Карно. Неудивительно, что он стал… м-м… несдержан в оценках. В счастливые дни прошлого мы считались друзьями. Когда я думаю о тех, кого уже нет, то стараюсь вспоминать только хорошее.

Слова текли спокойно, мягко, миролюбиво. Старый, много повидавший человек говорил о своем друге, об ушедшей молодости…

— Надеюсь, вы найдете пару теплых фраз и об Эваристе Галуа, — резкий голос инженера развеял нестойкие чары. — И о прочих несчастных, кому посчастливилось свести с вами дружбу. Господин фон Книгге! Кто предупрежден, тот вооружен. У Франции много врагов. По этой причине я согласился работать на правительство Луи-Филиппа. Вам же я сразу говорю: нет! Что бы вы ни предложили — нет!

Сказанное упало в пустоту. Эминент даже не подал виду, что слышит. Взгляд его был прикован к маленькой гравюре, укрепленной в металлической рамке. Резец художника обозначил две армии в разгар боя. Мертвые люди, мертвые кони, пушечный дым; мягкие силуэты аэростатов на заднем плане.

— Флерюс, — набалдашником трости Эминент указал на гравюру. — Июнь 1794‑го, великая победа, целиком обязанная гению вашего отца. Тогда впервые были испытаны боевые шарльеры. Через год начали формироваться «баллонные» части французской армии. Ваш отец курировал ряд таких проектов. В Бресте строился гигантский бронированный пироскаф; Лебон наконец решился обратиться к военным… Не так легко было это все остановить. Удалось! Робеспьер лишился головы, а голова Бонапарта оказалась неспособна вместить такое. И слава богу… Вам знаком термин «гонка вооружений»?

Кажется, Карно удивился — впервые за весь разговор. Пальцы отбили барабанную дробь, плотно сжатые губы искривила усмешка.

— Представьте себе, знаком. Это морская шутка, барон. Каждому флоту хочется, чтобы его корабли были самыми быстроходными. Прямой военной необходимости в этом нет, зато приятно. Когда вероятный противник закладывает очередную серию скоростных фрегатов, в морском министерстве сразу же начинают поминать «гонку».

— Шутка? — лицо барона напряглось. — Неужели вы не понимаете, что нынешний уровень науки и техники позволяет мгновенно создавать аналог любому военному изобретению? Уровень напряженности возрастает — как и число потенциальных жертв, — а страна становится все менее защищенной. Проект вашего отца по созданию бронированного пироскафа был вовремя ликвидирован, но успел наделать бед. Англичане тут же начали строить свой «Warrior». Скоро море превратится в ад. Впрочем, как и небеса, земля и мировой эфир. Если нам с вами не суждено увидеть Армагеддон, это не освобождает от ответственности…

— У вас всё?

Карно улыбался. Речь гостя придала ему сил. Расправились плечи, легкий румянец заиграл на бледных щеках. Эминент, напротив, слабел на глазах. Старел, терял показное спокойствие.

— Если нас ждет ад, господин фон Книгге, пусть он разверзнется сперва в вашем Берлине, а не в моем Париже. Раз боши так беспокоятся, значит, мы на верном пути. Благодарю, гражданин Филон, обнадежили. А сейчас…

Рука инженера потянулась к укрепленному на столешнице звонку.

— Halt!

Слово-ядро не промахнулось. Карно замер; пальцы свело судорогой.

— Не хотелось прибегать к крайним средствам, гражданин Карно. Но вы не оставили мне выбора, — Эминент шагнул вперед. — Если вам суждено увидеть осенний листопад, то впереди у вас будет еще четверть века интересной жизни. Через три года у вас родится сын. К вашему крайнему огорчению, он изберет военную службу — и к тридцати пяти станет полковником. Славная карьера, не правда ли? А теперь смотрите!..

Инженер вздрогнул, с недоумением обвел взглядом кабинет.

— Кровь господня в пятое ребро праматушки Евы…

— Кровь господня в пятое ребро праматушки Евы через лестницу святого Иакова и семь раз строевым на Голгофу! Суб-лейтенант, вы видите то же, что и я?

— Да, мой полковник.

Николя Карно-младший сделал глубокий вдох. Но вместо продолжения экскурсии по святым местам лишь сухо бросил:

— Пусть прогревают моторы. Зафиксируйте время — для Истории и начальства, чтоб ему провалиться в парижскую клоаку.