Мегрэ в школе

– Предположим, десятая часть населения убеждена, что стрелял учитель.

– Да, так оно и есть.

– Остальные девять десятых придерживаются иного мнения.

– Несомненно.

– Кого они подозревают?

– Трудно сказать. По-моему, каждый более или менее искренне подозревает того, кого хотел бы видеть виновным.

– Но никто об этом не говорит?

– Может, между собой и говорят.

– А с вами они делились своими подозрениями?

Доктор, почти как Тео, с иронией взглянул на Мегрэ.

– Мне они таких вещей не говорят.

– Однако их нисколько не волнует, что учитель сидит в тюрьме, хотя они знают или подозревают, что он невиновен?

– Разумеется, это их не волнует. Гастен не местный. Они считают, что если лейтенант жандармерии и следователь сочли необходимым арестовать учителя, то это их дело. Им за это и платят.

– И они позволили бы осудить учителя?

– Не моргнув глазом. А вот если бы в тюрьму попал кто-то из своих, это была бы совсем другая история. Вы начинаете понимать? Если нужен виновный, пусть лучше он будет чужаком.

– Они верят, что сын Селье говорит правду?

– Марсель – славный мальчик.

– Он солгал.

– Вполне возможно.

– Я все спрашиваю себя, почему?

– Возможно, потому что он подумал, что в убийстве обвинят его отца. Не надо забывать, что его мать приходится старухе Бирар племянницей, и что она унаследует всё ее имущество.

– Я думал, что Бирар постоянно твердила, что племянница не получит ни су.

Чувствовалось, что доктор немного смутился. Но тут его сестра принесла закуски.

– Вы не были на похоронах? – спросил ее Мегрэ.

– Арманда никогда не ходит на похороны.

Они молча стали есть. Мегрэ первым заговорил, словно рассуждая сам с собой.

– Марсель Селье видел, как учитель выходил из сарая не во вторник, а в понедельник.

– Он признался?

– Я его еще не спрашивал, но я почти в этом уверен. В понедельник, до начала уроков, учитель Жозеф Гастен работал в саду. Когда он утром шел по двору, то увидел валявшуюся мотыгу. Он поднял ее и отнес в сарай. Во вторник вечером, когда было обнаружено тело Бирар, Марсель ничего не сказал. Тогда он еще не думал обвинять своего школьного учителя. Позднее эта мысль пришла ему в голову. Или на такой шаг его подтолкнул нечаянно услышанный разговор. Откровенно врать он не стал. Женщины и дети – большие мастера говорить полуправду. Или полуложь. Он ничего не выдумал, просто перенес реальное событие на другой день.

– Это довольно забавно!

– Я готов спорить, что Марсель пытался себя убедить, что именно во вторник видел, как учитель выходит из сарая. Разумеется, это ему не удалось, и он пошел исповедоваться.

– Почему бы вам не спросить об этом кюре?

– Потому что, если бы кюре признался в этом, он нарушил бы тайну исповеди. Священнослужитель никогда так не поступит. Я хотел расспросить соседей, в том числе работников кооператива, не видели ли они, как Марсель входил в церковь, когда там не было службы, но теперь я знаю, что он пробирался туда дворами.

Баранья нога была зажарена в самый раз, фасоль просто таяла во рту. Доктор достал бутылку старого вина. С улицы доносился приглушенный шум, долетали обрывки разговоров, не стихавшие во дворе таверны и на площади.

Понимал ли доктор, что Мегрэ разговаривал с ним только для того, чтобы составить четкое впечатление о своем собеседнике? Он постоянно возвращался к одной и той же теме, лениво перебирая разные варианты, но не касался главного.

– По сути, я не верю, что Марсель солгал для того, чтобы никто не заподозрил его отца.

Комиссару в этот момент показалось, что Бресель знает больше, чем говорит.

– В самом деле?

– Видите ли, я пытаюсь влезть в шкуру учеников. С самого начала у меня сложилось впечатление, что это история детей, к которой взрослые оказались причастны только случайно…

Глядя доктору в лицо, комиссар спокойно и уверенно добавил:

– И я всё больше и больше убеждаюсь, что другие тоже об этом знают.

– В таком случае, вам, возможно, удастся их разговорить.

– Возможно, но это трудно, не так ли?

– Очень трудно.

Бресель насмехался над комиссаром точно так же, как помощник мэра.

– Сегодня утром у меня состоялся продолжительный разговор с сыном Гастена.

– Вы ходили к ним домой?

– Нет. Я заметил его, когда он, повиснув на стене, наблюдал за похоронами. И я последовал за ним до самого моря.

– А что он собирался делать на берегу?

– Он убегал от меня. И в то же время хотел, чтобы я его догнал.

– Что он вам сказал?

– Что Марсель Селье стоял не у левого, а у правого окна. В принципе, Марсель мог видеть, как упала Леони Бирар в тот момент, когда пуля попала ей в глаз. Но он совершенно точно не мог видеть, как учитель выходил из сарая.

– И какой вывод вы делаете?

– Что сын Селье решился на ложь, чтобы прикрыть кого-то. Не тотчас же. Он немного выждал. Вероятно, эта мысль не сразу пришла ему в голову.

– Почему его выбор пал на учителя?

– Во-первых, потому, что это показалось ему наиболее правдоподобным. Во-вторых (и это главное), он видел накануне, почти в это же время, как учитель выходил из сарая. В-третьих, возможно, из-за Жан-Поля.

– Вы думаете, что он его ненавидит?