В другом письме говорилось:
Разумеется, Леони Бирар не вскрывала все письма. Создавалось впечатление, что она интересовалась определенными семьями, в частности, семьями Корню и Рато, представителей которых было много в этом краю, больше, чем других.
На многих конвертах сохранились марки Сената. Они были подписаны известным политическим деятелем, умершим два года назад.
– Я навел справки, – объяснил лейтенант. – Эти садки сделаны из еловых кольев, вбитых в дно и связанных между собой фашинами. Там размещают молодых устриц, чтобы они росли. При каждом более или менее сильном отливе часть столбиков уносит в море. Они стоят дорого, поскольку их привозят издалека.
– Таким вот образом некоторые жулики заставляют правительство выплачивать им компенсацию из средств, выделенных на устранение последствий национальных стихийных бедствий!
– Сенатор пользовался широкой популярностью, – нерешительно сказал Даньелу. – Он никогда не испытывал трудностей при переизбрании на новый срок.
– Вы читали все письма?
– Я только пробежал их.
– Они навели вас на какую-нибудь мысль?
– Они объяснили мне, почему вся деревня ненавидела мамашу Бирар. Она слишком много знала о каждом. Вероятно, она сумела выведать всю подноготную. Тем не менее я не нашел ничего серьезного, по крайней мере, достаточного для того, чтобы кто-нибудь по прошествии десяти лет решил убить ее, выстрелив в голову. Большинство тех, кому были адресованы письма, умерли, а их детей нисколько не заботят события, происходившие в далеком прошлом.
– Вы возьмете эти письма?
– Сейчас в этом нет необходимости. Я могу оставить вам ключ от дома. Хотите подняться на второй этаж?
Для очистки совести Мегрэ поднялся. Обе комнаты были загромождены всяким хламом и сломанной мебелью. Ничего нового это ему не открыло.
Выйдя на улицу, комиссар взял ключ, протянутый ему лейтенантом.
– Что вы собираетесь делать?
– В котором часу заканчиваются уроки?
– Утренние – в половине двенадцатого. Ученики, живущие поблизости, отправляются по домам, чтобы пообедать. Те, кто живет на фермах и на берегу моря, едят в школе принесенные с собой бутерброды. Уроки возобновляются в половине второго и заканчиваются в четыре часа.
Мегрэ вынул из кармана часы. Было десять минут двенадцатого.
– Вы остаетесь в деревне?
– Мне надо встретиться со следователем, который сегодня утром допрашивал учителя. Но во второй половине дня я вернусь.
– До скорого.
Мегрэ пожал лейтенанту руку. Комиссару хотелось выпить стаканчик белого вина до окончания уроков. Какое-то время он стоял на солнце, глядя на лейтенанта, удаляющегося легким шагом, словно сбросив с плеч тяжелую ношу.
Тео по-прежнему был у Луи. В противоположном углу сидел старик чуть ли не в лохмотьях, седой, всклокоченный, похожий на клошара. Наливая себе стакан дрожащей рукой, он равнодушно взглянул на Мегрэ.
– Бутылочку? – спросил Луи.
– Такую же самую.
– А у меня только такие и есть. Полагаю, вы будете обедать? Тереза сейчас жарит кролика. Потом вы мне скажете, пришелся ли он вам по вкусу.
В зал вышла служанка.
– Месье Мегрэ, вы любите кролика в белом вине?
Она вышла только для того, чтобы увидеть его, бросить на него заговорщический взгляд, в котором сквозила признательность. Он не выдал ее. И она, почувствовав облегчение, стала почти красивой.
– Иди на кухню, – сказал ей Луи.
Рядом остановился грузовичок. В таверну вошел мужчина, одетый как мясник. В отличие от большинства мясников, он был худым и выглядел болезненным из-за свернутого носа и гнилых зубов.
– Перно́, Луи.
Мужчина обернулся к Тео, который блаженно улыбался.
– Эй, ты! Привет, старый разбойник!
Помощник мэра вяло помахал рукой.
– Не слишком устал? Как только подумаю, что есть такие бездельники, как ты…
Потом он обратился к Мегрэ.
– Так это вы, похоже, приехали сюда, чтобы раскрыть все тайны?
– Стараюсь!
– Вам придется хорошо постараться! Если вам удастся что-нибудь разыскать, то заслужите орден.
Его усы были мокрыми от вина.