Придя на завод, Каридиус нашел забастовщиков снаружи, по эту сторону высокого дощатого забора; штрейкбрехеры находились внутри, за забором. Будущий конгрессмен начал с того, что обошел бастующих, заверяя их в том, что он против капитала, против эксплоатации рабочих и что, если они будут голосовать за него, он проведет новые законы о труде, благодаря которым рабочий день будет сокращен, а заработная плата увеличена.
После этого кордон полисменов, осведомленных о том, что за него агитировала машина Крауземана, пропустил его на самый завод. Там он заверил штрейкбрехеров, что держится славной старой американской традиции, согласно которой человек имеет право работать, когда ему угодно, где ему угодно и за такую плату, какая ему угодна. А потому, если бы они выбрали его в Конгресс, он провел бы законы, ограничивающие деспотическую власть профессиональных союзов, и открыл бы свободный доступ на рынок труда каждому честному труженику, чтобы он мог добиваться работы за вознаграждение, которое считает подходящим. Тут он ударился в патетику, упомянув отважных одиночек — основателей Соединенных Штатов, и заверил штрейкбрехеров, что та же алая кровь, которая в 1776 году была пролита за независимость страны, и по сей час течет в их жилах.
Надо сказать, что с точки зрения практической политики Каридиусу пришлось как нельзя более по вкусу такое деление аудитории на две не сообщающиеся между собой группы — по одну и другую сторону высокого дощатого забора, охраняемого полицией.
Когда раздался гудок, возвещающий обеденный перерыв, Каридиус ушел с завода с сознанием исполненного долга: он кое-что сделал для успеха своей кампании. Но тут же вспомнил, что Эссери все это время возился с адской машиной, и ему стало не по себе. Как-то он там с ней справляется? С легким сарказмом он подумал, что либо Эссери разложил бомбу на составные части, либо она его.
Не без трепета направился он к лаборатории своего школьного товарища.
Среди однообразного ряда жилых домов не видно было дымящихся развалин, и потому Каридиус заключил, что эксперимент сошел благополучно. У двери химика он позвонил, решив, что не зайдет, а только спросит про бомбу и пойдет дальше. Дверь открыла женщина, что несколько удивило кандидата. Трудно сказать, когда и почему, но у него сложилось впечатление, что Эссери холост. Теперь пришлось честь-честью осведомиться, дома ли мистер Эссери. Женщина ответила, что мистер Эссери дома, и продолжала стоять в открытых дверях, как бы приглашая Каридиуса войти.
— Я зашел на минутку, узнать, что слышно о бомбе.
— О бомбе? — воскликнула женщина. — А вы откуда? С завода?
— Да, — кивнул Каридиус.
— Ваше имя?
— Каридиус… Генри Каридиус.
— Погодите минутку, я узнаю. — Она плотно захлопнула дверь перед самым носом Каридиуса, и он услышал ее быстрые удаляющиеся шаги.
Кандидат в члены Конгресса в недоумении заморгал глазами. Чем объяснить такое странное поведение? Если бы Эссери разорвало на части, женщина наверное знала бы об этом, разве что она пришла после, и Эссери успел укокошить себя до ее прихода, или может быть, она глуха и не слыхала взрыва? Ни одно из этих объяснений как будто не подходило. Вдруг он услышал смех. Дверь снова открылась, и на пороге показался Эссери.
— Заходи, заходи, — приветливо сказал он.
— Нет, я только мимоходом… хотел узнать, благополучно ли ты справился с бомбой?
— Ну, разумеется… Я разобрал ее уже часа два назад. Мисс Сейлор, разрешите представить вам моего старого друга, мистера Генри Каридиуса; вместе учились в колледже. Мисс Сейлор — моя лаборантка.
Пошли поклоны и «как поживаете», и мисс Сейлор, улыбающаяся и зарумянившаяся, сказала:
— Вы меня извините, что я так убежала и бросила вас, но когда вы сказали, что вы с завода, и спросили про бомбу, у меня в голове все перепуталось, и я решила, что вы интересуетесь порохом.
— Порохом? — с любопытством переспросил Каридиус.
— Это долго рассказывать, — сказал Эссери, тоже смеясь. — Пойдем в лабораторию.
— Мне некогда, — решительно заявил кандидат. — Я только по пути зашел узнать, жив ли ты, и если жив, то голосовал ли ты за меня, как обещал?
Эссери начал извиняться:
— Нет, не голосовал, ведь я не регистрировался.
— А ты мне как будто сказал, что регистрировался.
— Ну, да. Но, вернувшись домой, я спросил Розу, и оказалось, что регистрировался я в позапрошлом году, а не теперь. Мне очень досадно. Ты уж извини меня.
— Что ж поделаешь, неважно. Тем более, что я ведь все равно не пройду.
Мисс Сейлор — она была высокая, смуглая и, несмотря на запачканные реактивами руки, миловидная, — удивленно посмотрела на Каридиуса:
— Тогда зачем же вы баллотируетесь?
— А вы имеете право голоса, регистрировались?
— Нет, я не интересуюсь политикой.
— Ну, раз я все равно не рискую потерять ваши голоса, могу сказать вам, почему я выставил свою кандидатуру в Конгресс. Есть мотивы официальные и неофициальные. Какие вам угодно знать?
Мисс Сейлор улыбнулась и стала не только миловидной, но даже хорошенькой:
— Те и другие, пожалуйста.