Меч, рассекающий листья

– Калечить-то зачем? – Довольно пробубнил Слон. – Парнишка-то неплохой. Голова крепкая. Вообще ребята ничего, только дикие, не воспитанные, наверное в школе плохо учились. Нет чтобы вежливо, так мол и так, не могли бы вы поехать отсюда, пока мы будем трясти этих иностранных буржуев.

– Погоди, ещё научатся, – ухмыльнулся Панчик. – У них всё впереди.

– Эт точно. А деревня, согласись. Посольскую тачку отличить не могут.

– А Оксана ничего, – заметил Панчик. – Как думаешь, откуда она меня знает?

– Она и меня знает. Мы же в кабаке клеились к ней зимой. Забыл, что ли? Я запомнил.

– Ладно тарахтеть. Не помню. По дороге расскажешь.

– Без вопросов, шеф.

– Ну мы же договаривались!

– Да без вопросов, шеф.

4.

– Ну, и где твоя деревня? По-моему, это декорация к фильму ужасу времён гражданской войны.

Слон сидел насупившись и молча смотрел в одну точку.

– А ты что хотел? Чтобы тут стада породистых коров вдоль дороги ходили, с колокольчиками на шеях? Петухи дорогу перебегали? Это, паря, в прошлом всё.

Панчик неожиданно для себя обнаружил, что у напарника появился необычный, но очень своеобразный говорок и незнакомые выражения. Слова стали звучными, с оттенком вопросительности и выделением шипящих согласных.

– Запах родины? – спросил Панчик, прикрывая от пыли окно.

– Запах всеобщего кирдыка, – съязвил Слон.

Панчик неожиданно поймал себя на мысли, что называть дружка Слоном ему стало как-то неудобно, что привычное обращение здесь уже не подходит. Рядом сидел совершенно другой Слон. С другой речью, характером и выражением лица. Собранный и серьёзный. Даже агрессивный. Панчику даже стало неуютно рядом с ним.

Проехали деревню, выстроенную из плитоблочных домов. Слон называл их коттеджами, что совсем не вязалось с внешним видом этих железобетонных лачуг.

– Непонятно, как в этих саркофагах можно жить? – вслух размышлял Панчик.

– Оказывается, можно. Для переселенцев строили, а тем по барабану, где водяру жрать. Со всего союза собирали голыдьбу. Коренные жители в такие не идут, – объяснил Слон.

– А ты в каком жил? – спросил Панчик, когда потянулись заросшие полынью поля.

– Я, думашь, помню? Родители в город переехали, когда я под стол пешком ходил. Бабка тут жила, у ней по жизни всё лето торчал. У неё-то дом настоящий, из кедра.

Слон опять замкнулся и, пока не доехали до его родного Никольского, он помалкивал.

Во дворе толпился народ. Уже успели вернуться с кладбища, ожидая халявной выпивки и закуски, хотя люди в основном были вполне прилично одеты, с румяными открытыми лицами и светлыми глазами. Попадались и откровенные бездельники, одетые, как на подбор, в зелёный камуфляж и дешёвые китайские кроссовки. В лицах людей было что-то особенное. Скуластые, широколицые, загорелые, с прямыми носами, с хорошими здоровыми зубами во весь рот. Несмотря на обстоятельства, они всё время подшучивали друг над другом и смеялись. Их говор сразу резанул по ушам Панчика, которому показалось, что без мата не обходится ни одно предложение. Правда, женщины не матерились, но воспринимали всё как нечто само собой разумеющееся. При этом никто никого не оскорблял. Панчика удивило, как Слон легко находил общий язык с местными мужиками. Он рассказывал свежие городские байки, взамен выслушивал местные истории, и за полчаса перезнакомился с половиной гостей, кому-то кивал как давнему знакомому; Слон был у себя дома. Когда расселись за длинный стол, двор уже накрывала тень от высокой стены. Два боковых окна, украшенных резными наличниками, были открыты, и через низ подавали закуску. Сначала народ сидел тихо, даже притуплено, незаметно застучали вилками, зажурчала самогонка. Кто-то заговорил о погоде, потом переключились на будущий урожай и совхозные новости. Народ постепенно оживился. Несмотря на трагичность минуты, кое-кто, даже, смеялся, правда, негромко. Панчик быстро понял, что в здешних краях любят шутить. Один из местных, темноволосый мужик лет сорока, такой же мордатый как и Слон, небрежно обхватил его за шею, и предложил спеть.

– Давай Тимоня, споём, чоли, нашу, походну. Деда нашего вспомним заодно. Забыл, небось, где и могилка. Бабушку-то, без тебя зарыли.

– Не забыл, – грубо ответил Слон, стряхивая тяжёлую руку родственника со своей шеи.

В ногах у мужика стоял футляр. Панчик догадался, что это гармонь, и очень удивился, когда увидел её в руках у своего друга. Казалось, чем-то раздосадованный, тот резко натянул на плечо ремень, и, бесцеремонно отодвинув от себя Панчика, и как-то странно, лукаво поглядывая на него, стал перебирать кнопки, вспоминая игру. Это была сильно обшарпанная, но исправная, скорее всего довоенная гармонь, украшенная блестящими перламутровыми вставками. Гармонь зазвучала нежным, мелодичным, и каким-то архаичным, на подобии шарманки, звуком.

Слон играл на гармони! Это вызвало в Панчике едва ли не бурю восторга, не считая удивления. Кто-то замычал своё, но его быстро приструнили.