Меч Лета

— И боль от этого до сих пор терзает его.

Сэм положила руку на щиколотку спящего Харта.

— Он не рассказывал мне, в какой обстановке рос, но, думаю, это было худшее из всего, что мы с тобой можем себе представить.

Я посмотрел на руну. Теперь мне было понятно, почему ему так хотелось стать магом.

— И этот символ…

— Ну как бы пустая чаша, которая опрокинулась набок, — подхватила Сэм. — то ли из неё что-то вылилось и её надо снова наполнить, то ли встряхнуть ней и кинуть кости судьбы.

— Сложно все как-то, — похлопал глазами я.

Сэм сняла с брючины Харта прилипшую козью шерсть.

— По-моему, он себя с этой руной отождествляет. Вода из колодца Мимира предоставила Харту на выбор два варианта. В первом он обретал дар речи и слух, но должен был бы отправиться снова в Альфхейм и вести там обычную жизнь для эльфа, оставив мечты о магии. А во втором…

— Он познал бы магию, — уже догадался я, — но остался таким, как есть. Глухим и немым, нелюбимым семьёй. Жуткий выбор. Сволочь все-таки этот Мимир. Знать бы тогда, наступил бы ему ботинком на рожу.

Сэм покачала головой.

— Мимир в данном случае просто чётко озвучил выбор. Магия совершенно несовместима с нормальной жизнью. Способность осваивать её тайны приходит лишь к тем, кто познали огромную боль. Надо себя опрокинуть, превратиться в пустую чашу. Так пришлось поступить даже Одину. Он пожертвовал глазом, чтобы испить из колодца Мимира, но это было всего лишь началом. Охваченный жаждой познания рун, Один заставил себя провисеть в петле на ветви Мирового Дерева целых восемь дней без питья и еды.

— Как-то, по-моему, это неправильно, — стало корёжить меня от одной мысли о такой самопытке. — Но необходимо, — возразила Сэм. — А он ещё перед тем, как влезть в петлю, пронзил себе бок копьём и висел, изнывая отболи, жажды и голода, пока руны ему не открылись. Невыносимые физические страдания превратили его в пустой сосуд, свободный для тайны рун.

Я поглядел на Хартстоуна. Даже не знаю, чего мне больше хотелось. Обнять его, ободряюще хлопая по спине, или, разбудив, назвать полным психом? Он сознательно сохранял в себе боль. Да никакая магия таких жертвы не стоит.

— Но мне-то магия безо всяких там мук дастся, — начал я спорить с Сэм. — А ведь я с её помощью и лечил, и в огонь входил, и оружие у врагов из рук выбивал.

— Это другое, Магнус. — сказала она. — Волшебство у тебя в крови. Оно передалось тебе от отца. А способности, как известно, от нас не зависят. Они или есть от рождения, или нет. И кстати, эльфсейдер, которым ты пользуешься, гораздо слабее возможностей рун.

— Слабее? — Я не хотел спорить, чья магия лучше, но то, что делал при мне Хартстоун, на мой личный взгляд, не очень-то впечатляло.

— Я же, по-моему, говорила тебе ещё в Вальгалле: руны тайный язык Вселенной, тот, кто их изучил, способен настолько менять реальность, насколько ему позволяют сила и воображение.

— Тогда почему же все не изучат рунную магию?

— Именно потому, что это связано с неимоверной жертвой. Большинство скорее расстанется с жизнью, чем обречёт себя на муки Хартстоуна.

Я поправил ему размотавшийся шарф. Мне теперь кое-что становилось ясно. Он принёс себя в жертву рунной магии из-за своего прошлого. Видимо, пережив такое, заманчиво оказаться в силах менять реальность. Вот, например, когда я лечил его, он назвал меня братом. Легко ли ему далось это? Ведь единственный его брат умер.

— Ну да, — произнёс я вслух. — Он и впрямь превратил себя в руну перт. Полая чаша.

— И наполняет себя новой силой, — добавила Сэм. — Я не знаю всех значений этой руны, но перед тем, как мы прыгнули с обрыва в реку, он достал и подкинул в воздух именно плашечку с ней.

Моё сознание помутилось тогда в тот самый момент, когда я коснулся Джека, поэтому я ничего не помнил.

— И что случилось, когда он её подкинул? — спросил я у Сэм.

— Нас вынесло сюда, — проговорила она с ударением на последнем слоге, — а Харт впал в то состояние, в котором до сих пор и находится, — покосилась она на по-прежнему крепко спящего эльфа. — Может, конечно, я ошибаюсь, но, по-моему, перт для него как последний бросок, ну, последний шанс, когда других просто не остаётся и полагаешься лишь на волю судьбы.

Я давно уже с такой силой сжимал плашечку Харта, что на ладони появились синяки. Раз он вручил её мне, я просто обязан её сохранить для него. А Харт пусть пока хоть какое-то время передохнет. Никто не в силах волочь такую ношу один. С этими мыслями я засунул руну в карман.

Теперь мы шли молча. Джек завис над стволом упавшего над водой дерева, чтобы мы по нему пересекли реку. Я перед тем, как ступим, на него, огляделся, страшась нападения какой-нибудь великанской белки. Но все было вроде спокойно, и мы с осторожностью перебрались на противоположный берег.

Снег на нем оказался такой глубокий и рыхлый, что мы к основном продвигались вперёд прыжками с валуна на валуи, а козел Отис громким блеянием строил гипотезы, кто из нас первым упадёт и умрёт.

— Лучше бы ты первым заткнулся. — осадил его я. — Эх, нам бы сейчас снегоходы.