Меч и его палач

– Как ты пел тогда в дороге, Сейфулла? – спрашивает он. – Ну, ту касыду, что сложила для тебя твоя валиде?

Он не торопясь подбирает мелодию, похожую на веяние одинокого ветра. А Сейфулла поет – от лица сильного и печального мужа.

То, чем я дорожил и что сердце в объятьи держало мне,

Всё ушло в одночасье, в мгновенье сгорело дотла.

Нет отныне душе оскудевшей пристанища:

Ни тревог, ни забот, ни огня, ни двора, ни кола.

Меж тобою и мною отныне простор беспредельности,

Вместо сада земного – нагая пустыня легла;

Ты глядишь на меня – и дивишься с печалью ты,

Что дорога широкая вдаль от тебя увела.

А пленник слушает. Как он слушает!

–  Так ты пел ей, первой твоей любви, Олаф Сокольничий? – спрашивает Арман, отрывая пухлый юношеский подбородок от грифа. – Нет, не говори. Я за тебя скажу.

…Когда овдовела прекрасная королева, остался у нее сын, коего прижила со старым королем франгов. И заточили их враги в роскошную золотую клетку, неприступную крепость, первую на этой земле, чтобы лишить отрока престола, а ее саму – жизни. И связали обоих шелковыми путами: мальчика – матерью, мать же – сыном ее. Полагали они, что никуда не уйдет королева от плоти своей, а когда ее не станет – то и мальчик не будет им страшен. Ибо казнить или тайно умертвить ребенка не хватало у них отваги.

А вот у нее, Кунгуты Златовласой, хватило и отваги, и дерзости, и ума. Недаром была она родом из страны Рутен. Отыскала она себе друзей и в погибельной крепости Бездез, что значит «Бездна» – а в одну темную и бурную ночь бежала оттуда.

Не надо думать, что одинокой женщине только и остается, что в непроглядной тьме бросить канат с крепостной стены. Ей должны помогать и домоправитель, что носит ключи от покоев на поясе, и привратник, и сторожа, опускающие мост, и перевозчик.

А, может быть, и одной ее силы душевной хватило, чтобы отыскать и прикрепить к зубцам крепостной стены лестницу со ступеньками, к которой внизу привязаны камни. И чтобы пройти многие мили, днем прячась от чужих людей, а ночами навещая близких.

И вела ее неслышимая другим песня – будто пела струна ребека под чьим-то ласковым смычком.

И оттого в земле, где ее приняли и где искала она лишь союзников, нашла она нечто куда большее. Силу, которая от всего ограждает. Любовь, достойную своей гордости.

– Продолжай, – хрипло сказал Олаф.

– О нет, – смеется наш мальчик. – Сначала поешьте, мой принц. И позвольте вас хотя бы побрить и причесать.

На кормление Олаф соглашается легко и ест даже слишком жадно – приходится деликатно его унимать. Но вот когда Туфейлиус подносит к его щекам отточенный кинжальчик, которым ровняет себе усы и бороду, наш пленник откидывается назад почти в ужасе.

– Мы не сотворим с вами, рыцарь, ничего дурного, – утешает его Грегор. – Разве достойно было бы лишить зренья гордую птицу, что бьет врага сверху?

Тут я, кстати, соображаю, что если наш сокол, Фальк, взлетает выше своей добычи и убивает ее оттуда, где имеется броня из тугих, скользких перьев и крепкий клюв, то его враг по имени Хоук, ястреб, ударяет снизу, поражая добычу в беззащитное и нежное нутро. Хитрющая штучка, однако, наш кроткий монашек!

После того, как Сейфулла приводит в порядок многодневную щетину, а Шпинель расчесывает каштановые с проседью кудри своим длиннозубым свинцовым гребнем, перед нами возникает совершенно другой человек. Теплая краска взошла на лицо, глаза и волосы потемнели, даже нос не так спешит встретиться с алыми, как у юноши, губами.

– Теперь играй, – почти приказывает пленник.

И Арман снова проводит смычком по струнам… И снова Сейфулла поёт:

Что тут вытерплю я, что отвечу на зов, что ни сделаю —

И на слове моем, и на деле печать твоя крепко легла;

Ты доску развернул предо мной для игры черно-белую —

В знак творенья добра, в знак познанья безбрежности зла.

– Они оба не были ровней в глазах других: королева была в возрасте и много знатнее своего избранника, рыцарь – слишком смел и красив, чтобы мир не осудил его союза с сущей перестаркой. Но союз этот был однажды и многажды скреплен Богом – в церкви и на ложе; и увенчан прекрасным плодом.

– Дочь, – проговорил Олаф. – Наша дочь, юная герцогиня. Сводная сестра молодого короля.

– Что же было дальше?

– Я строил для нее – для них обеих, – говорит наш рыцарь. – И для молодого короля, конечно. Возводил замки и стены. Собирал в кулак баронские войска. Взимал налоги. Покровительствовал купцам. Все именовали меня «Делателем королев». Все помогали мне, все меня любили. Пока…