Движемся мы каждый на свой манер. Я бездумно покачиваюсь в седле под ритм, что задает всем певучий Туфейлиус, Шпинель озирается по сторонам с таким восторгом, будто в жизни не видывал природы, а теперь перед ним открыли королевскую сокровищницу. Сейфулла будто нижет себя, как бисер, на нитку своей нескончаемой
– Как такой добряк, как ты, Григорий, в инквизиторы попал? – не выдержав этакой идиллии, спрашиваю я.
– По разнарядке. Братцы из Ассизи обязаны поставлять рекрутов Святейшему Трибуналу: с каждой обители по одному, когда настаёт очередь и надобность. Вот и говорит мне отец настоятель: «Проку от тебя, брат, никакого: другие вон стены возводят, поля возделывают, книги переписывают и иллюминируют, на худой конец милостыню собирают, а ты, хоть и числишься в лекарях, только и умеешь, что крылышки фруктовым мушкам считать и бобы в кучки по цвету раскладывать. Иди-ка в мир, поучись хоть чему толковому!»
– И как, выучился?
– Корень учения всегда горек, – говорит он уклончиво. – А о сладости плодов пусть судит Всевышний.
В таком порядке мы следуем к границе, где тропа обращается в довольно широкую просеку и где Туфейлиусу снова приходится распускать пояс, чтобы уплатить таможенный сбор, визовый сбор и всяческие подорожные.
Теперь мы законно отмечены в пересечении границы с Франзонией.
И наша фама, наша трубная молва незримо шествует впереди нас по главной дороге страны.
Мой камень в шелковой ладанке стучит кольцом в мое сердце… То ли опасность предвещает, то ли просто свершение.
За нашими спинами раздается дробный топот, налетает железный ветер. И вот нашу маленькую и уютную компанию окружает толпа звонких всадников на тяжелых жеребцах и в тяжелых кольчужных мантиях. Двурогие шлемы с личинами, кирасы поверх стеганых рубах. Те, кто всегда воюет на одной и той же стороне – платежной ведомости. Кому платят за убой вескими солидами. Наемники и солдаты. Их командир говорит на моем родном языке:
– Эй! Это вас пропустили на границе с Вестфольдом? Полная передвижная команда палачей с их подручными?
Отвечаю им не я и не благоразумный Сейфулла – но тихонький и незаметный Грегор.
– Мы и есть они, но имя наше – лекари. Ибо, поистине, медик прозвищем Туфейлиус врачует плоть, я целю́ дух. Милорд Арман освобождает от той болезни, что называется «тяга к смерти», а мейстер Хельмут, наш предводитель, – от хвори, что именуется «земная жизнь». Как твое имя, почтенный капитан, и какая у тебя возникла надобность?
– Уж надобность так надобность, – смеется тот из своей дремучей бородищи. – Одну важнющую персону уврачевать надобно, а наш войсковой профос соскучился на этом деле и намедни удрал с поста. Говорил, надоело таскаться следом за армией без дела, переманили, вишь, в соседнюю.
– И насколько важна эта персона? – осведомляюсь я.
– Принц прямо. Муж покойной королевы, отчим нонешнего юного государя, посланник их при иноземном дворе. А теперь изменщик родине нашей и злостный бунтарь.
– Туфейлиус, – торопливо спрашиваю я по-скондски. Два-три слова могу связать, однако! – Не понимаю, о чем он, а выбора вроде как может не быть. Браться нам по добру или нет? А то, может, еще расспросишь.
Отвечает он через мою голову:
– Все мы знали благородного принца, знаменного рыцаря короны Франзонской, Олафа ван Фалькенберга, во власти и в почете. Если решит наш мейстер Хельмут, что мы должны услужить ему в позоре и бесславии, так тому и быть.
Нет, до чего мои не столь уж давние знакомцы красочно выражают свои мысли!
– Арман, – говорю, оборачиваясь к нему, – раз уж у нас вырисовывается старинная демократия, то и тебе слово.
– Мейстер, – говорит он негромким голосом. – Я тебя за мою молочную сестру так и не поблагодарил, и всех вас троих тоже. Как решите, так и я буду. Мой отец однажды видел господина Олафа во всем его блеске.
– Что же, – отвечаю я капитану. – Мы идем, куда ты нас поведешь, господин…
– Николас, капитан королевских гвардейцев благородного герцога по имени Оттокар ван Хоукштейн.
– А какую плату ты нам положишь? – встревает практичный Сейфулла.
– Главному мейстеру – десять франзонских марок в день, что составляет пять вестфольдских. Каждому из остальных – вдвое меньше. И ровно столько же за конечную процедуру, так что в день ее свершения суточная плата удваивается, – деловито и без запинки отвечает капитан.