Меч и его Эсквайр

Тем временем Эстрелья раздевается. Прочь тунику, прочь рубаху, плотно заколотый узел на макушке развивается, и длинная прядь волос спускается до подколенок. Вся она покрыта ровной смуглотой и откована из лучшей бронзы, точно колокол: плечи, предплечья, талия, бедра, ягодицы, даже груди стоят как литые.

Поворачивается к юноше и подносит ему чашу, над которой курится легкий пар.

– Любисток? – он покачивает головой, но напиток берет и принюхивается к его содержимому.

– В основном корешок валерианы.

– Уже восчувствовал. Кот я тебе, что ли?

– Пей. Ложись так, чтобы сердце в тебе не ворохнулось. На правый бок, что ли. И предоставь остальное мне. Скамья широка, застелена мягко. А я – я, может быть, дам тебе не только обещанное, но и то, что не под силу твоим водяным и водяницам.

Темнота. Плодоносная тьма. Тьма тысячи возможностей и десяти тысяч рождений. Страх, страдание, страсть и радость, которой не предвидится конца, – но он все-таки приходит.

– Что, и помилования никакого не будет?

– А ты его просил? Никто не может отменить смертный приговор, если его вынесла сама природа. Как тебе.

…Наверное, я сколько-то лежал в забытьи рядом со Стелламарис, по-прежнему прижав ладонь к ее устам. Однако придя в себя и увидев, что теперь я говорю уже с Торригалем, ибо живой клинок чудом перевернулся на другую сторону.

… С той поры прошло время. Принято ведь дожидаться, пока пациент не окрепнет настолько, что сам сможет взойти на потребную высоту. Моргэйн шагает неторопливо и опираясь на трость с широким загнутым набалдашником, но вполне уверенной поступью. Народу на площади – и на круговых скамьях, и между ними – набито битком, страже из ба-нэсхин, что стоит двойной цепью на всем протяжении пути, остается только оттеснять толпу, чтобы не повредила узнику. На эшафоте – Энгерран, Аксель, Эстрелья в дамской тунике поверх шаровар, священник, двое Акселевых подростков. Один из них подходит и наклоняется, чтобы помочь Мору забраться на довольно крутую лесенку, но тот вежливо отводит его руку в сторону.

– Я сам, мальчик.

Бросает трость на доски и становится лицом к лицу с палачом.

Энгерран зачитывает приговор во второй раз – не в полный голос, это делается для чистой проформы. Затем Аксель снимает цепи – тонкие, легкие, такой же пустой знак. Священник говорит:

– Принц Моргэйн, ты нуждаешься во мне?

– Я только что исповедался и причастился, отче. Но спасибо тебе – ты и твое присутствие меня поддержат.

И уже готовится подойти к высокой – напоказ – плахе и стать рядом, когда Эстрелья делает к нему шаг, поднимает на уровень груди освобожденную от оков руку и громко, веско возвещает:

– Мое право и право моей крови. Прямо здесь я беру этого мужчину в мужья. Отец Арнульфус, совершите над нами это сокровенное таинство, ибо в подобных случаях свадебный союз полагается заключать здесь и сейчас.

Моргэйн отстраняется – почти в ужасе; но тотчас снова выказывает смирение. На плечи невесте и жениху накидывают старую двуличневую мантию – золотым и алым наружу. Их руки соединяет тонкая золотая цепь с наручниками. Обе вещи – Хельмутово наследство, думаю я. И начинается венчание.

Бормотание, вопросы и ответы длятся недолго. Наконец, мантия уходит с плеч, золото – с правого запястья жениха, левого запястья невесты.

– Объявляю вас мужем и женой, – с торжеством говорит священник.

Я знаю, что палач имеет право взять себе пару из тех, кто приговорен, сердце мое, то и дело замиравшее, когда над обоими читали священные слова, взмывает кверху – и тот же час рухает вниз.

– Такое бракосочетание действенно в любом случае, кроме этого, – по-прежнему негромко и звучно говорит Энгерран Осудитель. Он ведь нынче главный законник. – Оно снимает один смертный приговор, но ведь цареубийца и отцеубийца платит многажды. Снисхождение и без того уже было дано.

– Эсти, извини меня, – бормочет Моргэйн. – Я думал, ты понимаешь.

– Я понимала – хотя и надеялась на иное. Прости, – она прижимается щекой к его здоровому правому плечу. – Снова мои пустые интересы.

– Однако, – неумолимо продолжает Энгерран, – муж и жена имеют право уединиться прямо здесь, на высоком помосте, в подобии скинии, или палатки, или иного укрытия, дабы осуществить и запечатлеть свой союз.

Очевидно, такой исход предвидели, ибо на одном из углов помоста поднимают и водружают стоймя высокую шестигранную ширму. Эстрелья уговаривает мужа, тот противится – недолго. Заводит его внутрь.

Выходят они как-то, по мне, слишком быстро.

– А теперь иди, дочка, – Аксель берёт ее за плечо, подталкивает в направлении спуска. – Что дальше – не твоя забота.

– Лишь королевская кровь… – начинает она.

– Она в тебе, не спорю, – чётко отвечает Аксель. – Именно поэтому. Да и во мне, похоже, что-то этакое имеется. Все вестфольдцы – королевского рода, оттого и драчливые такие. И шибко упрямые.