Меч и его Эсквайр

– Эсти, ты подумай, – Моргэйн берет ее в охапку, чуть морщится от боли в левом плече. – Твой батюшка от меня два дня жизни только и возьмет. Ну, неделю. Ну, полмесяца от силы. И долгую предсмертную агонию в придачу. А сработает ещё и получше тебя. Давай уходи – и береги себя как следует, слышишь?

… Это не Торстенгаль в руках Акселя. И не Кьяртан. Просто оба имени звучат в свисте прямого клинка – вместе с резким ударом морского прибоя о каменистый берег.

…Когда я прихожу в себя, уже утро, и трезвый, бодрый, одинокий Торригаль стоит рядом со своим ложем, на которое впопыхах бросили меня, отпетого старого дурня.

– Тор, ты это сам видел? Ну, обручение, свадьбу… казнь. Или то снова было предвидение?

– Стелламарис. Я. Куда ты на хрен залез? Какое предвидение, Арман?

– Неважно. Он уже умер? Его нет там, внизу?

– Конечно. В любом случае с такой раной, которая только снаружи заросла, а внутри гнилая пленка…. Даже в Рутене, может быть, не прожил дольше.

– Но его убили?

– Да.

– Закопали?

– День назад. После множества церемоний и совсем рядом с отцом.

– Я туда схожу. Почему раньше не сказали, сволочи. Боялись?

Он предлинно извинялся – нисколько, по-моему, не раскаиваясь. Не хотели и моё сердце внезапно порвать, видите ли. Подготавливали почву.

В отместку я отказался брать Торригаля с собой.

… Конечно, его белокурая сестра была тут – как и не отходила от холма, земля на котором осела было, но опять возросла и увенчалась двойным крестом с двойной же табличкой.

– Молишься, – спросил я наполовину утвердительно.

– Да – чтобы Бог простил им всем все их грехи, вольные и невольные.

– Девочка, перед Ним каждый отвечает за свои грехи сам.

– Может, и правда. Только когда я прошу за них, я делаю это из любви, а любовь, придя ко Господу, изливается обратно сторицей. Такова уж её природа.

Мы долго стояли – она молилась, стоя на коленях в прогретой весенней земле, а я думал.

Придя домой, я преклонил колено перед моим живым мечом и сказал:

– Хельмут, я по-прежнему твой эсквайр. Нет ни трубадура, ни рыцаря, ни купца, ни амира. Возьми меня себе обратно и сделай из меня что тебе угодно. А ещё лучше – выпей мою кровь, как ты это сотворил с нашим старшим другом.

Однако он поднял меня с пола и сказал:

– Мир. Я, Торстенгаль, не хочу ни твоей смерти, ни рабской службы. Мы, Хельмут и Стелламарис, хотим одного: вернись в Вард-ад-Дунья и напиши обо всем виденном и слышанном так, как только ты и можешь написать. Лучшим слогом и лучшим узором.

Так я отправился в обратный путь. Один, если не считать верховой кобылы добрых кровей.

Дороги были полны странствующих и путешествующих, в равной мере «земляных» и «морских» людей, но свободны от лихого народа. И спокойны – будто жертва обоих королей, старого и молодого, пролилась на сей мир елеем. До границы со Скондией доехал я без приключений, но когда пересекал ее, таможенники со значением переглянулись. Однако пропустили.

В саму столицу я вступил один. По всей видимости, был день всеобщей траурной молитвы, когда все отсиживаются за стенами домов и храмов, ибо улицы показались мне чересчур пустынными. Одни только будущие Дочери Энунны несли свое дежурство – оно и считалось их молением и жертвой их богу.

Нечто невыразимое заставило меня вглядеться в нагое лицо одной из них…

Библис. Моя Бахира. Скорбная и прекрасная. И такая молодая – почти как в былые времена.

Я назвал ее по имени.

– Я рада тебе, отец, – чуть улыбнулась она. – Не тронь и не бойся: это мой искус. Я вернулась на мой путь – и вскорости он сделает из меня Одну из Трех, как и было предначертано.

А больше не было никого – будто я был отверженным в этом городе, в этой стране и на всей земле.

Но когда я остановил лошадь у моего старого дома и стал неуклюже сходить с нее – ко мне со всех сторон потянулись руки.

Без знака. Филипп Родаков. Рутения

– Он написал всю эту книгу в Скондии? – спросил я.

– Именно.

– И что вы оба хотели этим сказать?

– Ну… Помнишь притчу о двух дорогах? Арман хотел спрямить события и промчаться как по скоростной четырехполосной магистрали, а его то и дело поворачивали в объезд. Показывали, что проселок надежнее. Путь сам себя осуществил, не надеясь на человека. Так что Арман хотел правильного, а вышло должное.

– Погоди. Он же хотел предотвратить безнравственность.

– Р-р-р… Фил, я же все это время хотел тебе кое-что вложить в голову. Помнишь, как ты читал статью о проблеме географических и этнических изолятов? Остров Питкерн, замкнутые общины типа курдов в Тбилиси… И ставил перед собой вопрос: отчего они там не вырождаются, а наоборот. Коренные жители Питкерна, над жутким переплетением чьих родственных уз насмехался еще Марк Твен – они же все были здоровые и красивые люди. Понимаешь? А потом ты прочел, что практика инцестов хороша тем, что плохие гены как бы силой выбиваются из генома. Нежизнеспособное и неплодоносное потомство, которое сходит на нет.

– Я этому не поверил.

– Почему сакральные союзы богов и фараонов нарочно смешивали родственную кровь? Все мифы и легенды говорят об этом.