Меч и его Эсквайр

– Не бери в голову, старичина, – Торригаль ободряюще хлопнул меня по тощему плечу.

– Напомнил, кстати. Я еще только в глазах приятелей старик, а нашему Арману… погоди… да лет семьдесят без малого? Ах, даже семьдесят один. На неприятные мысли наводит. Сколько у вас в Верте годиков прошло, а?

– Сколько надо. Еще нам всем, однако, не конец. Там самое зубодробительное теперь начнется.

– Ну конечно. Ты ведь выполнил задумку – родил живой клиночек всем на погибель. Тот, что у Мора на поясе или чуток пониже.

– Ах, это? Нет, нимало. Просто небольшой сувенир от моей Стеллы на прощанье. Кто платочки дарит, кто цветочки, а она – железяку. Вот разве что, как говорит, к телу своему выкованный кинжал приложила, как одну икону к другой и малый пхурбу ко всеобщему эталону ростом в тибетского монаха.

Арман Шпинель де Лорм ал-Фрайби. Скондия

Знаешь, просто идет война.

Просто где-то там кто-то умер.

Знаешь, может быть, это наша вина,

Но ты об этом лучше не думай.

Знаешь, а кровь стекает с плахи,

Как по приговору текли чернила.

Ты в них запачкал рукав рубахи…

В смерти других я себя винила.

Знаешь, сейчас ты смотришь во Тьму.

Знаешь, а стал ты очень жесток.

Знаешь, а я всё никак не пойму —

Ты стать другим не захотел иль не смог?

Е.А. Гончарова

Что я могу поделать со своей проклятой жизнью?

Король не разъезжает по гостям, когда зовут в другие страны, он почетный пленник своей земли. Только я не король. Я просто самый главный амир, то есть наиболее высокопоставленный чиновник в Скондии. Разумеется, нам нет нужды далеко путешествовать, нас оберегают совсем как любимую женщину и даже рекомендуют временами накидывать головное покрывало или плащ с куколем. Но это почти ничего не значит.

И когда король Ортос всемилостивейше пожелал, чтобы я прибыл, наконец, в его стольный город Вробург с ответным визитом, я не мог, по совести, ничего возразить. Королева вскоре после того, как я забрал их наследного принца, родила хилую девочку и более не зачинала. Моего внука до сих пор тщились воспринять как того, кто принесет отцу в дар Скондию и остров святого Колумбана, но Скондия никогда не была его достоянием иначе, кроме как для чести, а на острове его личными стараниями вызревало нечто прямо противоположное отцовой затяжной войне, хотя отнюдь не мирное. Ну и, разумеется, сам Ортос ведь уже пятнадцать лет как побывал в Скондии вместе со своей короной и мантией и имел полное право на ответный визит тамошней верховной власти.

А что я, непосредственный виновник главных королевских затруднений, – всего-навсего пятая спица в колеснице, главная дырка в колесном ободе и что одним мною у Скандии не будет ни конно, ни людно, ни оружно (цитата из одной рутенской пьесы о тиране) – это Ортоса не волновало ничуть.

Итак, вначале я от души переговорил с Турайей. С нею у нас постепенно сложились такие отношения, что впору было б и развестись – так мало она меня видела. Махр я выделил бы любой, какой она захотела, – он по-прежнему вращался в том общем хозяйстве, которым от моего имени единолично заправляла она. Турайа, тем не менее, как противилась всегда, так и теперь сказала четкое «нет». Путь будет тень мужа – но моя, Арманова, тень.

Потом я вызвал к себе моих конфидентов и порученцев и выбрал самого из них толкового, чтобы свалить на него управление скондийскими делами. А под конец…

И под самый конец, когда уже, как у нас говорят, увязывали узлы и вьючили их на верблюдов, то есть, в данном случае, на лошадей, я отправился с визитом к сестре.

В часовне святой Юханны хозяйничали новые братья – ветвь ассизцев, грегорианцы. Верховный епископ Вертдома утвердил их лет десять назад и придал им особенный статус – как братьям, которые специализируются на врачевании недугов, передающихся по наследству. Юханна была их личной патронессой или патроном: ибо как она, так и почти все грегорианцы были пришлецами из иных земель. Скондийцы чтили другого покровителя: нашего дорогого Туфейлиуса, о котором никто почти не знал, жив он или уже помер. Ведали только, что он в Аламуте.

Вопреки скондийским обычаям, часовня украсилась статуей Юханны – рыцарские доспехи вышиной в локоть, с закрытым забралом и саблей на боку. Забрало и кривой скимитар вместо прямой шпаги были уступкой хозяевам, которые считали изображение человека ложью и клеветой на него, но что еще хуже – кощунственной узурпацией прав Всевышнего. Так что я преклонил колено перед серебряным паладином и затем обратился к настоятелю этого малого храма с просьбой – на краткое мгновение дать мне сердце моей кровной и молочной сестры прямо в руки. Он понял зачем – и не воспротивился.