Меч и его Эсквайр

Итак, он воцарился в своих апартаментах (небольшие окна, по всем стенам душистые факелы от неистребимого животного духа и еще широкий очаг в каменном полу каждого из помещений) и на следующее же утро явился с дарами. Всего не перечислю, тем более что надзирать за каждым из моих подчиненных было как-то не с руки, но лично я получил удивительный инструмент, вроде мешка, облепленного дудочками, под названием «хорнпайп», что меня умеренно обрадовало. Как мне говорили, на основе него можно было сотворить малый воздушный варган для церковных служб и исполнения особо тягучей музыки, весьма почитаемой моими нохри. Второй подарок был уж совершенно великолепен: щедро украшенная книга древних вестфольдских саг и легенд о первооснователях. На картинках были в изобилии представлены северные рыцари обоего пола, кои с азартом крошили и крушили друг друга, а перерывах изощренно же любили друг друга. Также были тут прелестные беззащитные девы, что вышивали рыцарям гербы на нарамниках и перевязях, и мудрецы с крючковатыми пастырскими посохами, пригодными для того, чтобы тащить заблудшую овечку в стадо за шею, породистые кони и собаки. Словом, Орт преподнёс мне то, что весьма нравилось ему самому. Я почти огорчился бы этим, если бы в прикуп к сему фольклору не шел подробнейший экономический трактат с описанием дел в разоренной Готии и тех усилий, которые прилагал сам король и королевские эмиссары, дабы их поправить. Нет, голова у нашего мальчика была по-прежнему светлая, и мозги, что в ней обитали, отличались, как и раньше, редкой силой и проникновенностью в суть дела.

А на следующий день, едва стемнело, грянула Юханова Ночь, или, как теперь говорили, Ночь Святой Юханны, покровительницы всякого вида штурмов и огневого искусства. Мы все приобыкли, что во время главного поста самой многочисленной из наших религий начинают пировать и ликовать, когда черную нитку становится нельзя отличить от белой. Это и происходило ныне, хотя куда шире, громче и беззаконнее, чем если бы это были одни иллами. Огненная потеха крутилась в небе, костры вздымались к нему так высоко, что сливались с игрой свеч, ракет, шутих и колес – и совершенно затмевали робкие весенние звездочки, а внизу ползла по улицам и переулкам живая змея из людских тел. Она изображала то ли священного Дракона Матери Матерей, защитника Солнца, Луны и светил, то ли совокупную народную душу, что жаждет вознаградить себя за целый год послушания всяческим властям. В эту бесконечную вереницу вовлекались все, кто оказывался под рукой и не оказывал большого сопротивления; тут же составлялись пары из того, кто притянул, и того, кто был притянут, но тотчас же разбивались иными жаждущими веселой жертвы. Иногда двое таких членов, едва поплясав под звон рогов, трели свистелок и гудение сопелок, отделялись от туловища змея, чтобы укрыться под ближайшей аркой, в кустах или просто на только что просохшем берегу и довершить приношение богам своей разгоряченной плоти.

Венчала и возглавляла вереницу какая-нибудь из Дочерей Богини, видом помоложе и телом покрепче. Почти незаметно ее подменяла новая ее сестра, которая удалялась либо на окраину праздника, либо, напротив, в самую его гущу, – а музыка, что послушно следовала за веселым войском, казалось, еще немного провожала каждого и каждую.

И в самой сердцевине игривых завитков и плавных извивов, держа за руку одну из юных жриц Энунны, выделывал особо лихие коленца сам Верховный Владыка под руку с дамами всех трех вер… и под конец – с моей дочерью. Он вроде как и пытался вырваться из цепей (хотя, как я понял, вырывался таки прежде), но тотчас передумывал и продолжал танцевать с прежней неутомимостью.

Как я забыл – и, похоже, мы все забыли, – что стержнем и апофеозом весеннего празднества было Принесение Первой Крови и Снятие Печати, причем для сего избиралась самая юная и красивая из еще не посвященных Дочерей Энунны, что в эту ночь имела право на любого из мужей? И кто мог быть таковой девой, как не моя Бахира, воплощенная Весна, что жаждала стать, наконец, воплощенной Книгой?

Ночь была неожиданно сухой и жаркой, точно тела впитали в себя всю внешнюю влагу. Однако к утру – оно нагрянуло почти для меня нежданно – люди малость угомонились. И тогда моя дочь в развевающемся покрывале на огнистых кудрях, в тунике и шальварах на гибком и тонком теле остановилась так резко, что по всему телу великанской змеи прошла судорога, и звонко, четко произнесла:

– По праву Энунны. Я хочу его моим первым.

Кого – в том сомнений быть не могло. Так же как и в том, что Ортос не окажется кастратом – даже после ночного буйства, даже если учесть, что он еще до выбора Бахиры успел уволочь в сторону кой-кого помимо главной своей добычи. Для того и венчают главного человека трех западных царств короной с шипами, ветвями и отростками, чтобы он принес пышный плод.