Меч и его Эсквайр

Франги всех сортов и мастей обожают лезть вверх от тесноты, громоздить дом на дом, иногда говоря себе, что «чем шире – тем лучше» и нависая верхними этажами своих жилищ над тротуаром, закрывая себе и другим небо. Окна узки, как бойницы – тамошние жители стремятся отгородиться от внешнего мира с его сезонами изменчивости.

В Скондии роскошь и изящество заключаются в том, чтобы подчиниться ритмам этой изменчивости и для того – распространить себя вширь по ухоженному и лишь слегка отгороженному двору своей усадьбы или делянки, застраивать его или пристраивать к основному строению всевозможные беседки, киоски, веранды и галереи, холить и лелеять сады на крыше и целые парки там, куда только дотянутся их руки. Такие их творения пригодны для жизни в любое время года – зимой продуваемые любыми ветрами беседки защищают войлочными шторами и ставят на пол жаровню с углем, знойным летом те же войлоки развешивают по стенам дома и пускают по ним сверху воду, чтобы охладить воздух в комнате. Окна в таких домах широки почти до безрассудства – чтобы через них в человеческое жилище могли вступать изумрудная, как глаза Бахиры, весенняя листва, багряно – золотые навесы осенних шатров или отягощенные снегом ветви елей и болотных кипарисов. Полы застланы коврами – с толстым шерстяным ворсом или, если достаток и умение хозяев того не позволяют, – гладкими: ткаными или валяными из той же овечьей шерсти. По коврам раскиданы подушки для сидения. Но самое прелестное в наших домах, по-моему, – потолки из широких, наполовину прозрачных плит белого мрамора, сквозь которые просвечивают все времена года. Даже зима дает о себе знать матовым сиянием, что длится, пока снег держится на чуть наклонной и скользкой поверхности. В обычных домах так устроена одна комната, самая лучшая, для гостей, – потому что в теплынь семья отдыхает на плоской крыше, укрепленной снизу специальными подпорами и арками.

В моем дворце, что распластался по земле хорошо расчисленного и ухоженного парка, розовато-желтые мраморные потолки венчали мой малый кабинет и залу для Великого Совета – не только Семерых. На коврах самого благородного вида – не крашеных, а сотканных из шерсти натуральных цветов: смутно белого, коричневого и черного, – установлены кресла нарочито грубой вестфольдской работы. Сидеть на них я почти отвык, предпочитая, как и все в Скондии, жесткие толстые подушки и широкие, низкие суфы , но мое нынешнее положение обязывает. Эти сиденья – для гостей и для показухи, среди них имеется даже нечто вроде трона. Кроме того, именно здесь на узких настенных полках, за драгоценным свинцовым стеклом расположены дары нашему «королевскому дому». Эти вещи и вещицы – самое для меня непривычное. Раньше я обновлял свои западные привычки, ибо у франгов все дворцы, дома и хижины под завязку набиты хрупким, необходимым или драгоценным хламом, но в последнее время утвердился в неприятии этого. Ибо главное сокровище в Скондии – вольный и чистый воздух. Ну, еще и книги, которых не бывает – по их дороговизне – так много, чтобы они этот воздух съедали. Хотя по одной книге имеется даже у полуграмотных. А неграмотных же вовсе в Сконде, начиная лет с шести, не бывает вовсе.

Да, еще кое о чем я забыл. Камень для строительства зданий выламывают в горах и везут издалека на особых скользящих платформах, что оставляют не такой глубокий след, как колеса. После работы остаются своеобразные лабиринты, и внутри каменоломен и карстов охотно поселяются те, кому по сердцу неприхотливое и укромное житье. Среди них – и монахи нохри, и мои Братья.

Но не Дочери Энунны. Их храм посреди лесного парка – самое высокое, единственно высокое здание в столице, помимо разве колоколен и сигнальных башен. Даже шпиль часовенки моей Юханны, специально выстроенный в духе ее родных мест, не досягает уровня среднего из трех храмовых этажей. Самый нижний окружен балюстрадой, откуда вырастают невысокие колонны, подпирающие средний этаж; верхний этаж увенчан ажурными башенками. В полудиком широколиственном лесу, едва прореженном неширокими просеками, водятся олени и кабаны – священные животные Матери. Им тоже приносят жертвы – едой, питьем, глыбами каменной соли-лизунца, иногда украшениями-метками в виде ошейника или повязки над копытом. И растут эти живые существа – не домашние скоты, но и не дикие звери – в любви и неприкосновенности.