Мавры при Филиппе III

В первые дни он часто бегал в гостиницу «Золотое Солнце», думая найти своего друга Педральви, но его там не было, и никто не знал, где он находится.

По возвращении в дом сеньор Пабло замечал его отлучки и даже употреблял более решительные средства, но Пикильо постоянно возмущался против тиранства и не признавал его законным! Все старания сделать Пикильо покорным остались без успеха, и сеньор Пабло составил доклад, в котором очень ясно объяснил непокорность склонного к бродяжничеству пажа Пикильо и совершенную его неспособность к службе.

Вицерой с своим семейством сидел за завтраком, когда домоправитель явился с этим докладом.

– Что вы скажете на это, дети? – спросил он, выслушав доклад сеньора Пабло.

– Нужно выслушать и обвиненного.

Вицерой позвонил. Но прекрасная погода и яркое солнце сманили молодого пажа прогуляться по берегам Арги.

Сеньор Пабло взглянул с видом торжества на судей, и лучшего доказательства его докладу было не нужно. По возвращении Пикильо, ему сказали, что его спрашивали. Испуганный, он побежал наверх дожидаться у дверей, пока выйдут.

Прошло более часа. Аиха позвонила. Она писала и, взглянув на вошедшего Пикильо, продолжала свое занятие.

Пикильо стоял в трех шагах, ожидая приказаний. Вдруг над ним раздался грозный голос вошедшего с дочерью дона Хуана д’Агилара. Гроза усиливалась до того, что легко мог бы последовать и удар занесенной палкой; но Кармен, вступилась и, умоляя, схватила за руку разгневанного родителя.

Аиха не сказала ни слова.

Пикильо упал перед раздраженным стариком на колени и вскричал:

– Я прогневил вас! Накажите… но я не один виноват.

И в нескольких словах он объяснил вицерою все несправедливые притеснения, которые побуждали его к возмущению.

– Батюшка, простите его, умоляю вас! – говорила Кармен.

Аиха опять не произнесла ни слова.

– Простите! – повторяла Кармен. – Он впредь будет умнее.

– Клянусь вам! – произнес Пикильо с искренней правдивостью.

Старик согласился, но погрозил на случай будущего проступка и вышел с дочерью. Пикильо остался наедине с Аихой.

– Сеньорита! – произнес он с робостью. – Вы не удостоили сказать за меня ни одного слова и даже не сердитесь на меня!

– Зачем? – сказала с холодностью Аиха. – Я на тебя надеялась и ошиблась.

– Как же так, сеньорита? – спросил он.

– Я полагала, что ты предан мне и Кармен.

– На жизнь и смерть! Клянусь!

– Однако ты целые дни проводишь на улице, и, если что с нами случится, мы будем принуждены просить помощи Пабло.

– Никогда! Никогда! – вскричал Пикильо и упал к ногам девушки.

С этой минуты он не выходил из дому д’Агилара, отказался от прогулок, от общества уличных шалунов и сделался исправным. Даже начал повиноваться сеньору Пабло, но он служил ему не с таким усердием, как барышням.

Однако, несмотря на свое усердие, он подвергся в один торжественный день большему несчастью: Д’Агилар хотел дать блестящий бал. Хотя дом его и был велик, но все-таки не мог вместить в себе всех гостей. Д’Агилар с Кармен и Аихой составили список избранным особам и написали билеты; они поручили Пикильо доставить их по адресам, но он наделал таких грубых и непростительных ошибок, что не только взбесил вицероя, но и возмутил всю Пампелуну. Некоторые важные особы, означенные в списке, не получили своих билетов, многие из почтенных дам не были приглашены. Это самое могло доказать неспособность вицероя к такой важной должности. И все несчастье произошло от советов сеньора Пабло, который, по незнанию Пикильо грамоты, рассказывал ему адреса, имея надежду через это выжить пажа из дому и на его место поместить своего крестника.

Но д’Агилар не прогнал его, потому что вступились обе девушки, и для устранения на будущее время подобных ошибок приказал Пикильо выучиться в один месяц грамоте, а если он в течение этого срока не будет читать, то его прогонят.

На следующий день явился очень важный тощий господин, которого Пикильо принял за гробового мастера, но это был известный пампелунский литератор, сеньор Герундио, написавший пятнадцать поэм и двести трагедий и по своей бедности преподававший грамматику по пятидесяти мараведисов[7] за урок.

Много горя видел в жизни Пикильо, но никакое горе не могло сравниться с тем, какое он испытал в руках сеньора Герундио, который был до того мудр, что непременно желал с первого урока поднять его до своей мудрости и начал объяснять ему теорию и тонкости испанского языка, не обучив предварительно азбуке.

При всем напряжении своего мозга Пикильо не мог ничего понять. Чем более подвигался он вперед, тем менее оставалось в его памяти. Срок наступал, а Пикильо не только не выучился, но с отчаянием увидел, что принялся за совершенно невозможное.

– И, несмотря на усердие и преданность, меня прогонят! Прогонят без пощады. Я должен оставить, дом, Кармен и Аиху… за то, что не могу разбирать эти проклятые каракули и понимать старого колдуна, который взялся растолковать их.