Мать и сын

Из всех египетских богов и богинь была одна, единственная богиня — величайшая из всех — чей образ, несмотря на всю его неопределенность, как-то глубоко затронул меня, хотя я и не понимал, почему: Изида, супруга и сестра Осириса и мать божественного младенца Гора. Ее отождествляли с Луной, и возвеличивание и почитание Луны как источника всей жизни и чувств я воспринимал — сколь бы сильно не противился мой разум нелепости представления — как нечто правильное, уместное и необходимое. Я — хотя никто меня не заставлял — зазубрил про нее, Изиду, то немногое, что вычитал в учебнике истории.

Между тем Прессер был неутомим в своем стремлении распахнуть для нас врата в египетскую культуру — и, в конце концов, со свойственными ему яркостью и блеском и, движимый прежде всего безудержным порывом связать настоящее и прошлое с помощью какого-либо парадокса, поведал нам кое-что, в сущности, слишком пустячное и незначительное, чтобы послужить настоящим анекдотом, но с тех пор навсегда застрявшее у меня в памяти.

Свет играет важную роль во всех сознательных событиях моей жизни. Это было, думается мне, на уроке, в пятницу, поздней осенью, погода была пасмурная. Я с очень большой вероятностью полагаю, что — в точности как во время торжественного рождественского выступления г-на Ван Кюйленбурга в начальной школе — это был один из последних «темных дней перед Рождеством». К тому времени я проучился в гимназии всего пару месяцев; уроки истории начались с Месопотамии, и мы только-только добрались до древнего Египта. Как знать, не исключено — меня это, в любом случае, не удивит, — что Прессер рассказывал свой анекдот в точности в тот же декабрьский день, что и г-н Ван Кюйленбург, за несколько лет до того столь блистательно изложивший свою повесть о Сыне Человеческом, с коим так дурно обошлись.

Нет, в наше время луне больше не поклоняются, удовлетворенно заключил Прессер. Хотя… — В глазах его загорелись веселые искорки. — Среди самого юного населения Нидерландов, о коем имелись воз и маленькая тележка всяческих статистических сведений, нашлось — поведал он нам — некое лицо, в рубрике «религия» указавшее: лунопоклонник.

Класс просто взорвался хохотом. Я рассмеялся вместе со всеми, всячески изображая непринужденность, но почувствовал, что меня замутило и голова моя закружилась. Прессер был человеком чутким и внимательным, и в разгар всеобщего веселья, — хоть я и сидел в третьем или четвертом ряду, — заметил мое состояние.

«Что-то не так, сынок?» — спросил он. Черная пелена перед моими глазами уже начала рассеиваться. Но мне нужно было выпить воды и глотнуть свежего воздуха в коридоре. «Может, домой пойдешь?» Нет, уже прошло, это было «так, пустяки».

Довольно странно, что тогда я не сумел связать сообщение Прессера с моей недавней дурнотой. Помню, однако, что мысли мои уже не были направлены на продолжение урока, а начали блуждать и искать ответа. Было нечто невыразимо ужасное и роковое в только что услышанном мной, но что?.. Некто — Прессер упомянул некое лицо, но в моем представлении это должен был быть мужчина — сказал, что поклоняется Луне. Кто он был? Где жил? Жив ли он еще? Нет, он больше не молод, думал я… Почему существование такого человека заключало в себе некую пагубу? Какая-то странная, непостижимая логика подсказывала мне, что ничего страшного не было бы в том, если бы Луне поклонялась либо большая часть человечества, либо не поклонялся вообще никто… Но это был ни тот, ни другой случай, и вместо этого существовал один-единственный человек, являвшийся приверженцем того, что более не имело права на существование, и который, в сущности, и сам на него права не имел, так же как… как и я…?

По возвращении домой я по-прежнему был преследуем неким необъяснимым беспокойством. В сгущающихся сумерках я отправился к ближайшему глухому пустырю, убедился в том, что за мной никто не наблюдает и, дрожа, забрался в яму, вырытую в песке уличной ребятней. Неподалеку от ямы я заметил несколько птичьих перьев — возможно, остатки кошачьей добычи. В яме я развел огонь, бросил в него перья и уставился на пламя и дым. Я осторожно прошептал имя: «Изида»… Был человек, который поклонялся ей, но я никогда не смогу найти его и познакомиться с ним; а может, его уже больше нет в живых… Он был последним и, вместе со мной — единственным на всем белом свете… А после него самым последним останусь я, окончательно один, единственный на земле… Разве же это не означало, что я сам не имею права на существование?..

Вот о чем думал я, чистосердечно и отчаянно принося свою жалкую жертву из перьев; и одновременно с этим еще раз, — предварительно осторожно оглядевшись — называя Имя.