Мать и сын

Неужели во всей школе не было вообще ни одного человечного, или более-менее компетентного преподавателя? Этого я не утверждаю. Из тех немногих, кто в самом деле что-то из себя представлял, я хочу упомянуть учителя физики Тена Хаффа — моложавого, общительного, щедрого, хотя и совершенно истрепанного человека, который, тем не менее, вел уроки весьма живо и занимательно. Настоящей его жизнью была, однако, голландская армия, и редкие его периоды счастья приходились на те недели, когда он, будучи капитаном саперной службы, ездил на учебные сборы, и там «мальчики», о которых он никогда не рассказывал, носили его на руках. Очень умный, чувствительный, но беззащитный скаут, которому не удавалось сочетать работу в школе и семейную жизнь; я был тайно влюблен в него, мечтал, чтобы он был моим отцом или дядюшкой, с которым мы вместе запускали бы воздушного змея. Жизнь его, по всей вероятности, была разрушена неким мощным, страстным, подавленным гомоэротическим чувством, что закончилось печально: будучи офицером, он сбежал из немецкого плена; скрываясь в деревне, совершенно потерялся в безнадежной любви к также скрывавшейся юной девушке и пустил себе пулю в лоб.

К особой категории принадлежал г-н Финк, наш учитель географии, который, при всей своей ненормальности, был одним из немногих ясных умов. У него был странный взгляд: один глаз не двигался, из чего можно было заключить, что он был стеклянный; некоторые ученики рассказывали, что видели, как он вынимал его из глазницы, чтобы почистить, но в это я никогда не верил. Невероятная по тем временам фигура: он совершенно некритично поклонялся Богу Нидерландов, дому Оранских и нидерландскому колониализму, а в остальном был против всего на свете — от кино до дамской эмансипации. Но он не был глуп, и в нем определенно чувствовалось что-то человеческое. Его предмет практически не влиял на переход в следующий класс, а для выпускных экзаменов и вовсе не был нужен, и он понимал, что вся работа его жизни уйдет на то, что потом к этому предмету вернется в лучшем случае дюжина его учеников. А посему он отказывался вдалбливать нам в головы такие бессмысленные сведения, как массовый экспорт южных фруктов из Турции или точные наименования столиц государств Центральной Америки. Однако весьма основательно и с истинным, пылким энтузиазмом он вещал нам о тайнах формирования земной коры и горных цепей, о ледниковых и межледниковых периодах, о глетчерах, о процессах выветривания и денудации[20]; о происхождении погоды, ветра и дождя; о приливах и отливах; о формировании континентов; о климате континентальном и климате морском; и о том, в каком выгодном положении мы находимся благодаря Гольфстриму. Я не люблю путешествовать и предпочитаю оставаться там, где чувствую себя в безопасности, где меня никто не будет беспокоить, но ему я благодарен за то, что с довольно большой точностью могу выдать сведения о температуре, климате и флоре любого места на земном шаре.

Я не собираюсь перечислять тут всех учителей. О тех, коих оставляю во тьме забвения, скажу так: отсутствие новостей — хорошая новость, — ничего особо дурного они не сделали.

Хочу упомянуть единственного преподавателя, перед которым чувствую свою глубокую вину. В течение трех лет он был моим учителем нидерландского, — поэт Д. А. М. Биннендейк.[21] Возможно, артистические амбиции были не чужды и ему, но он не был одним из тех сломленных, сутулящихся под тяжестью своего мастерства учителей, считавших преподавание унизительным. Предписываемая в те времена программа была, за исключением одного–двух классических поэтов, вопиющей чушью: дидактическое рифмоплетство, кастрированная псевдолирика — в любом случае ничего, что содержало бы хоть какую-то идею или отзвук жизни. (Южно-африканская поэзия, да поможет ей Бог, представлена всего лишь стихами «Die Prokureur Sij Hont[22]».)

Невзирая на эти ограничения, способные кому-либо другому навсегда отбить любовь к чтению, и пытаясь выжать все возможное из тех скудных часов, для которых он сам должен был подбирать тематику и материал, Биннендейк умудрился пробудить интерес к литературе во многих учениках, во мне уж во всяком случае точно.