Супруги за последнюю неделю сроднились больше, чем за предыдущие полтора года совместной жизни. Катенька все чаще употребляла слово «это» для определения любого предмета и даже абстрактного понятия, но муж все прекрасно расшифровывал. «Мне это…» – говорила она. «Страшно? – уточнял Леденцов. – Я обещаю, что всё пройдёт изумительно».
Во время прогулок по больничному двору Катенька все больше молчала и только прижималась поближе к Леденцову. Иногда она вдруг говорила длинные и грамматически правильные предложения, которые Емельян Павлович (в отличие от вечных «Это… как его…») не мог понять до конца.
Например, однажды она сказала:
– Я раньше тебя обнимала, чтобы защитить, а теперь ты меня и то и другое.
А потом ещё:
– Я вижу, как ты думаешь, и я знаю, что так будет лучше.
В таких случаях Емельян Павлович только улыбался, целовал жену и вёл дальше, вдоль почётного караула стриженых кустов, к воротам, сквозь которые виднелась залитая жёлтым солнцем улица. Почему-то эти ворота напоминали ему цветные витражи Домского собора в Риге.
Рожать Катенька решила сама, поэтому точную дату этого события никто сказать не мог. Однажды вечером она попросила мужа:
– Леденец, хватит меня в толстом теле держать! Давай я завтра рожу.
Емельян Павлович сначала удивлённо вскинул брови, а потом рассмеялся. Он понял, что на самом деле втихаря боялся того, что все равно должно было произойти. Боялся – и, значит, оттягивал этот день.
9
Несмотря на всю свою предварительную подготовку (или благодаря ей), на родах Леденцов присутствовать отказался, хотя ему, в порядке исключительного исключения, и предлагали.
Он сидел в коридоре, зажмурившись так, что выступили слёзы. Он сдавил череп руками, словно арбуз во время тестирования на спелость. Он непрерывно стучал пятками по полу. Емельян Павлович готовился стать отцом.
Рядом с ним, вцепившись в стул ногтями, сидел Сергей Владиленович, личный усилитель. Впрочем, он всеми своими тщедушными силами пытался замаскироваться под игру теней на обоях, так что его можно было и не заметить.
Леденцов и не замечал. С огромным трудом он заставлял себя сосредоточиться на главном. Что именно сейчас происходит в родильном отделении, он знать не мог, поэтому раз за разом прокручивал в уме отшлифованное за много ночей – от «Тужьтесь!» до первого писка ребёнка. Как назло, когда дошло до самого важного, вязкая тень боя снова, как почти год назад, обволакивала его сознание.
«Это Гринев! – вдруг перепугался Емельян Павлович. – Он пытается навредить!»
Леденцов бросился звонить Ивану Ивановичу, который с группой товарищей дежурил в небольшом кафе наискосок от родильного дома. Портнову понадобилось семь минут и все красноречие, чтобы подавить леденцовскую панику. Завершил он свою речь так:
– Возможно, кто-то вам и мешает. Например, к Екатерине временно вернулась её «отбойная» способность. Или какой-нибудь случайный завистник. Могу гарантировать две вещи. Первое: это не Гринев, иначе столкновение было бы куда ожесточённее. Второе: вам тем более нужно сосредоточиться на своём основном занятии. Вы в отличной форме. Вы продавите любую тень.
Емельян Павлович колотящимися руками засунул телефон поглубже в карман. Не успел он снова сосредоточиться, как дверь в коридор раскрылась, и фигура в халате и маске поманила Леденцова пальцем.
– Дочка, – сказала фигура, – 3600. Вышла как по маслу. Даже поразительно.
Емельян Павлович обернулся на усилителя. Тот улыбался лицом и одновременно извинялся позой.
– Или вы пацана хотели? – спросил врач. – Не расстраивайтесь, в следующий раз будет вам пацан. Э, нет! Вам туда пока нельзя.
– А она? Жена моя как?
– Всё в норме. Покричала своё, не без этого. Крови потеряла немного. Нормально все.
Потом Емельян Павлович шёл куда-то, ведомый молчаливым текстологом. В голове с трудом, как Юпитер, вращалась мысль: «Теперь нужно думать о том, что Катенька быстро восстановится. А как после родов восстанавливаются? Что ж я, дурак, про это не прочитал?»
– Да выходят, милый, – услышал он добрый старушечий голос, – выходят. У нас в последнее время в больнице ни одного осложнения. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Леденцов поднял глаза на санитарку. Она была худа, морщиниста и добра настолько, что казалась сестрой-близнецом матери Терезы.
– Не сглазите, – пообещал он. – Я уж постараюсь.
10
Теперь Емельян Павлович был доволен, что у жены есть сотовый телефон. Внутрь его по-прежнему не допускали, и спасать бедную Катю приходилось по мобильной связи.
За последующие несколько дней он вычерпал запасы милосердия до дна. Если бы Катенька не начала приходить в норму, он возненавидел бы процесс воспроизводства населения на всех его этапах, включая первый, самый приятный. К счастью, вскоре молодая мать окрепла настолько, что согласилась просуществовать без психологической поддержки по телефону десять часов подряд.