Мастера мозаики

— Да как вы могли, — крикнул Валерио, глотая слезы стыда и гнева, — да как посмели прислать мне подарок?

— Так делается ежедневно, — ответил Боцца, — не отрицаю, вы были весьма любезны, подобрав меня на улице, и я даже признателен вам за то, что вы меня так цените, — ведь вы не по-: скупились и вместо задатка меня кормили.

— Вот оно что! — промолвил Валерио, зажав разорванную цепь в дрожащей руке и устремив на Боцца глаза, сверкающие гневом. — Значит, вы принимали мою мастерскую за какую-то лавочку и воображали, что я кормлю подмастерьев, преследуя низкие цели? Так-то вы оценили мои жертвы, мою преданность несчастным собратьям по ремеслу! Значит, вы считали меня своим поваром, когда я готовил для вас завтрак, а вы работали?

— Нет, не считал, — холодно отвечал Боцца, — я просто решил, что вы хотите удержать художника, чей талант признаете. Не желая зависеть от вас, я рассчитался с вами и сделал этот подарок. Разве так не водится?

При этих словах взбешенный Валерио с силой швырнул цепь в лицо Боцца. Она чуть не поранила ему глаз — кровь так и хлынула ручьем.

— За это оскорбление вы мне заплатите, — проговорил Боцца спокойно. — Я сейчас сдержался, но достаточно одного моего слова, и десяток кинжалов тотчас вонзится вам в грудь. Надеюсь, мы с вами еще встретимся.

— Не сомневаюсь, — ответил Валерио.

И они расстались.

Возвращаясь домой, Валерио повстречал Тинторетто и рас-! сказал ему обо всем, что произошло. Он сообщил и о болезни Франческо. Великий художник искренне огорчился; но, видя, что душу Валерио охватило уныние, он воздержался от тех обычных утешений, которые только растравляют горе людей с пылкой душой. Напротив, он сказал, что разделяет его тревогу за будущее, и добавил, что Бойца способен опередить его на конкурсе и так хорошо поставить дело в школе Бьянкини, что она, пожалуй, превзойдет школу Дзуккато.

— Очень все это печально, — добавил он. — И вот люди, ничего не понимающие в искусстве, могут победить благодаря молодому человеку, который понимает не больше их. Слишком мало времени осталось: упорство и дерзость — а они часто заменяют гениальность — могут затмить самые выдающиеся таланты, невежество или плохой вкус могут увенчаться лаврами. Прощай искусство! Мы дожили до времен его упадка!

— А может быть, зло не так неминуемо, дорогой учитель! — воскликнул Валерио, подзадоренный напускным унынием Тинторетто. — Хвала богу, конкурс еще не открыт и Боцца еще не создал своего великого творения.

— Не скрою от тебя, — возразил Тинторетто, — начал он весьма удачно. Вчера, проходя мимо Сан-Фантино, я застал его за работой и, право, был удивлен, ибо не думал, что Боцца может сделать такой рисунок. У его молодого ученика Антонио есть способности, к тому же Бартоломео подправляет его этюд с такой тщательностью, что он будет безукоризнен. Боцца руководит также и двумя другими братьями, а Бьянкини такие точные копиисты, что при хорошем учителе они в состоянии создать хороший рисунок из инстинкта подражания, не зная законов рисунка.

— Но ведь вы, учитель, — спросил Валерио, — не станете присуждать награду шарлатанам в ущерб истинным служителям искусства? И ведь мессер Тициан также не захочет этого?

— Сын мой милый, в этой борьбе мы призваны судить не людей, а их произведения. Для полной беспристрастности, вероятно, имена не будут упоминаться. Ведь ты знаешь, что есть обычай оценивать работу, не видя подписи художника. Перед тем как представить работу, художник прикрывает свою подпись листом бумаги. Обычай этот — символ беспристрастия, которое подсказывает нам решение. Если Боцца превзойдет тебя, сердце мое обольется кровью, но уста произнесут правду. Если Бьянкини восторжествуют, — значит, клевета восторжествует над справедливостью, порок — над добродетелью. Но я не инквизитор, я всего лишь судья, оценивающий, лучше или хуже набраны кусочки смальты в мозаике.

— Не знаю, право, учитель, — заметил слегка задетый Валерио, — почему вы решили, что вам не придется признать пальму первенства за школой Дзуккато. А ведь она в этом уверена. Никто не просит от вас преступной снисходительности! Мы этого не добиваемся, полагаем, что заслужим…

— Ты приуныл, мой бедный Валерио, а меж тем тебе предстоит огромная работа, если твой брат не скоро поправится. По правде сказать, я за тебя тревожусь. Да и существует ли еще ваша школа, раз Франческо болен? Ты искусный мастер; ты одарен выдающимися способностями, и тебя посещает вдохновение, но ведь ты отворачиваешься от славы! Ведь ты равнодушен к рукоплесканиям толпы! Ты предпочитаешь развлечения или dolce far niente[36] титулам, богатству, похвалам! Ты необыкновенно одарен, молодой человек, твой талант мог бы восторжествовать над всеми, но не надо скрывать — ты не художник: ты презираешь борьбу, ты слишком бескорыстен, чтобы выйти на арену. Боцца — а у него сотая часть твоего гения — добьется всего благодаря своему тщеславию, настойчивости и душевной черствости.