Мастера мозаики

Комиссия была составлена из художников, проверявших работы Дзуккато и Бьянкини. Конкурс был открыт: предлагался сюжет мозаичной картины, изображающей святого Иеронима. Тинторетто пришел к Дзуккато и сообщил новость, вручив им сотню дукатов — долгожданное жалованье за год работы. Эта нежданная победа над злой и страшной судьбой вновь зажгла угасшую было энергию Франческо и Боцца, но различным образом: молодой мастер сжимал в объятиях брата и любезных его сердцу учеников, а Бартоломео с каким-то хищным, ликующим возгласом, напоминающим клекот морского орла, выбежал из мастерской и больше не появлялся. Он побежал к Бьянкини и рассказал обо всем. Боцца ненавидел и презирал Бьянкини, но работать с ними было ему выгодно. Ему было ясно, что то ли по пристрастию, то ли по справедливости, но работы Франческо и его учеников пройдут первыми по конкурсу. Бьянкини же были только подручными и, конечно, в предстоящих работах, предпринятых республикой, будут на вторых ролях. С другой стороны, Боцца знал, что слабое здоровье и недуг не позволят Франческо работать. Он предполагал, что Валерио сам возьмется за оба эскиза, которые будут даны Дзуккато, что приложат к ним руки и ученики. Срок был назначен короткий, и комиссия будет судить не только об искусстве участников конкурса, но и об умении быстро работать. В глубине души Боцца льстил себя надеждой, что может вступить в соперничество с Дзуккато. За последнее время, живя в Сан-Филиппо, он хорошо изучил рисунок и старался овладеть всеми тайнами красок и линий — Валерио, по своей простоте, многому его великодушно научил.

Боцца надеялся превзойти Дзуккато, но понимал, что вряд ли вытеснит Франческо, чье имя уже было известно, меж тем как его, Боцца, имя еще никто не знал. Отстранить Франческо удастся, если прокураторы припугнут членов комиссии кознями и угрозами Мелькиоре. Прокураторы относились благосклонно к Бьянкини, которые низкопоклонничали перед ними, уверяя, что те понимают много больше в живописи и мозаике, чем Тициан и Тинторетто. Решив бороться против талантливых художников Дзуккато, Боцца не нашел ничего лучшего, как перейти на сторону Бьянкини. Он так и сделал. Он уверил Бьянкини, что они не обойдутся без него, поскольку совершенно не знают законов рисунка, и что их работы несомненно провалятся на конкурсе, если они не доверятся ему, Боцца. Его наглое самомнение ничуть не возмутило Бьянкини. Деньгами они дорожили больше, чем похвалой, а великие живописцы выказали им такое пренебрежение при последней проверке их работ, что они стали опасаться за свое будущее. Итак, они приняли предложение Боцца и даже согласились выдать ему вперед десять дукатов. Он тотчас же потратил половину денег на чудесную золотую цепь, которую и послал Дзуккато. Франческо надел ее брату на шею, так и не узнав, кто ее прислал.

Все с жаром принялись за работу. Но Франческо, на миг загоревшись надеждой, не рассчитал сил и спустя несколько дней слег в лихорадке. Ему пришлось прервать работу и только следить, лежа в постели, за трудами своих учеников.

XXII

Болезнь брата так встревожила Валерио, что он отказался от участия в конкурсе. Недуг у Франческо был тяжелый, и он с болью в душе смотрел на свою незавершенную работу, и от этого ему становилось хуже. Он огорчился еще больше, когда Нина, жена Чеккато, не подумав, сказала, что, проходя мимо мастерской Бьянкини, увидела Боцца. Услышав о черной неблагодарности Боцца, Франческо заплакал, вне себя от негодования, и это вызвало новый приступ лихорадки. Валерио, видя волнение брата, стал уверять, что Нина ошиблась. Он решил сам убедиться, что человек, с которым, несмотря на все раздоры, он делился последними крохами, оказался таким черствым себялюбцем. И вот Валерио отправился в Сан-Фантино, где находилась мастерская Бьянкини, и через полуоткрытую дверь заметил Боцца: он исправлял работу Антонио. Валерио позвал его и, отведя в сторону, стал горячо укорять за недостойное поведение.

— В тот день, когда ты так внезапно убежал от нас, — говорил он, — я понял, что у тебя появился луч надежды на успех, старые друзья стали для тебя чужими. Я понял, что это эгоизм художника. Брат старался извинить тебя, говоря, что жажда славы — такая могучая страсть, перед которой все умолкает; но между эгоизмом и злой волей, между неблагодарностью и вероломством есть еще расстояние, и мне не верилось, что ты преодолел его так быстро. Благодарю вас! Вы мне преподали суровый урок и заставили усомниться в священной силе благодеяния.

— Не говорите о благодеянии, мессер, — сухо ответил Боцца. — Я не принимал от вас благодеяний. Вы мне помогали в надежде, что я вам буду полезен. Но я не пожелал быть вам полезным и за ваши услуги уплатил: ценность моего подарка намного превосходит все ваши расходы.

С этими словами Боцца указал глазами и пальцем на цепь, украшавшую грудь Валерио. Как только Валерио понял, о чем идет речь, он с такой силой рванул цепь, что она рассыпалась на множество колечек.