Мастер Лабиринта

За стеклянной стеной, положив на неё обе ладони, одетая в красное платье стояла Мария Дейке и смотрела на меня. Нет, показалось. Никого там нет, просто отсвет из коридора. По спине пробежали мурашки.

- Сейчас каждый из вас, по очереди, подойдёт к инструментам - и выберет себе один. - Произнесла Агата. - Индия, пожалуйста.

Девушка в сари поднялась, взяла синтезатор и села на место, поглаживая клавиши как собачку.

- Мне не надо. - Отозвалась Фред.

Константин глянул на неё и тоже отказался.

- У меня здесь. - Постучал он себя пальцем по лбу.

Долговязый Ксавье брал то один холст, то другой, то одну коробку красок, то другую, рассматривал кисточки, как будто собирался на них жениться. В итоге сел на место, унеся с собой широкий лист и набор плакатных красок.

Я выбрал фактурную рисовую бумагу и уголь, не рискнув использовать цвета - вдруг зрение опять подведёт.

- Теперь ваша задача - взять свой любимый образ и разрабатывать его. - Агата достала связку чёрных предметов из тумбы. Я не сразу увидел что это. А когда увидел - не сразу понял, что вижу.

- Но в новых условиях.

Женщина подошла к Константину и надела ему на голову плотную чёрную повязку.

- Зачем это? - Рассмеялся поэт и потянул повязку вниз. Агата звонко шлёпнула его по пальцам.

- Ничто не должно мешать вам. В том числе - обратная связь. - Отрезала она и перешла к Фредерике.

- Нельзя рисовать в темноте. - Сказал Ксавье, получив повязку и затычки для ушей.

- Ну так скатертью дорога. - Фред. - Нам же легче.

Я поймал себя на том, что трогаю рисовую бумагу так же, как Индия свой синтезатор. Длинными успокаивающими касаниями. Когда Агата вручила мне повязку - заставил себя надеть её и не вздрагивать под пальцами женщины, проверяющей, чтобы ни один смутный луч не проникал под ткань.

- Вам нельзя менять место, - продолжила Агата, расхаживая между нами - словно полководец между шахматными фигурами. - Нельзя разговаривать друг с другом. Нельзя прерывать работу, пока я не подам сигнал. Нельзя менять тему. Если всё понятно - используйте беруши, и начинаем.

У меня ладони взмокли, и я прежде не пользовался такими штуковинами. Дёрнулся, когда невидимая Агата, помогла мне их запихнуть в уши.

Сейчас Константин в самом выгодном положении, раз у него память хорошая. Потом Фред. Потом Индия - она хоть и не слышит себя, но каждой следующей нотой не испортит предыдущую, а память тела подскажет её звуки. Для нас со штамповщиком условия наихудшие: нужно помнить, где ты наносил линии, где закрашивал, помнить размеры листа - чтобы не рисовать каракули слой за слоем.

Агата не сказала, сколько у нас времени. Специально, наверное.

Повязка не пропускала ни кванта света. Сначала мой ум сражался с этим, подбрасывая обманчивые блики и облака мясных оттенков. Затем понял, что мы в темноте.

Темнота - это слепота. Дрожь прошла по моему телу, словно к позвоночнику подключили электричество. Тьма кружилась вокруг меня. Затягивала меня. Я слышал стук собственного пульса в закрытых резинками ушах. Поскрипывание сжатой челюсти. Шершавый голос суставов в пальцах.

В темноте мне всегда кажется, что на меня смотрят. Тьма выпивает мой взгляд, присваивает себе - и обращает на меня. Я даже не знаю - голодный это взгляд или просто чуждый. Сейчас я точно знаю - смотрят. Агата смотрит. Мария Дейке, которой там нет, смотрит из-за стекла.

Дрожь перешла в холод: взмокли спина и шея. Сорвать повязку хотелось так же сильно, как хочется вдохнуть, если зажать на минуту рот и нос. Невыносимо. В этом нет воли, в этом нет выбора - это закон. Я должен сделать вдох. Я должен сбросить ткань.

Поэтому я сел на свои руки. Спрятал ладони и дёргающиеся пальцы под бедра, обездвижив сам себя, чтобы не сдёрнуть пелену тьмы. Потому что если я это сделаю - вылечу из конкурса.

Я медленно вдохнул и медленно выдохнул - как учил Андрей. Прислушиваясь к шуму воздуха в трахее. Отказываясь принимать его за звук осьминога, который ползёт ко мне, подтягивая шершаво одну мясистую конечность за другой.

Я должен справиться. Я должен выиграть этот конкурс. Я должен стать лучшим.

Но остальным - остальным же не так плохо. Ксавье наверняка уже рисует, а я не начал даже.

Мне нельзя проиграть. Я должен идти дальше. Не останавливаться.

Как Золушка не останавливалась ни на миг - спасая свою жизнь. У неё, наверное, тоже разрывались от боли лёгкие. И ей, наверное, тоже выворачивал кости ужас. Предчувствие неизбежной смерти. Силы, которой все равно кто ты, что ты чувствуешь, которая в миллиарды раз больше тебя - и которая равнодушна, словно волна цунами.

Медленно, вдох за вдохом, я пробился через стену паралича.

Освободил руки, нащупал жирный стержень угля и согнулся над листом бумаги, словно в молитве старому богу.

Осьминог-тьма смотрел мне в позвоночник, ждал, пока я сброшу повязку и обернусь. Это была бы моя последняя победа в жизни. Существа вроде него не любят, когда их застигает взгляд.

Память вела меня: бег Золушки. Тёмный фактурный лес: линии, кривые пальцы деревьев, камни на земле, старые стебли травы, вросшие намертво в твёрдую почву.