Мастер-класс

— Теперь у тебя есть ионы, электроны и необходимое количество энергии, и все это начинает бурлить, кипеть, гореть! — Я невольно вжалась в спинку сиденья, так яростно она размахивала руками. — А хочешь послушать, какие опыты я проводила с диоксидом марганца и соляной кислотой?

Если честно, то я отнюдь не была уверена, что так уж этого хочу.

Но Руби Джо, не дожидаясь моего ответа, уже принялась рассказывать, как она добывала хлорный газ, как устраивала взрывы с помощью игрушечных резиновых медведей, как она писала лимонным соком тайные послания своей подружке.

— У нас в школе у одной девчонки были ужасно строгие родители. Ей-богу! У них, по-моему, просто все шарики за ролики заехали! А в четвертом классе они ее даже из школы забрали и стали учить дома, а я посылала ей «чистые» листы бумаги, которые она читала, когда занималась глажкой. А потом украдкой точно так же писала мне ответы лимонным соком.

И я отчего-то вдруг с сожалением подумала, что вряд ли сумела бы нанести родной школе такой ущерб со своей биологией и анатомией. Ну что бы я могла сделать? Отправить Малколму или Джо тайное послание, написанное кровью?

Мне казалось, что Руби Джо и сама состоит исключительно из ионов, электронов и прочих шустрых элементарных частиц. В ней было больше энергии, чем — как выражалась она сама — «в большом американском кролике, когда он крольчиху трахает». Наверное, тот автобус, на котором мы ехали, спокойно мог бы доехать от Мэриленда до Канзаса исключительно за счет той энергии, которую вырабатывала Руби Джо. А она все продолжала говорить, перескакивая с одной темы на другую, стараясь поддерживать живую беседу и меня — в здравом уме. Наконец она остановилась, подумала минутку и спросила:

— А ведь ты, наверно, и меня могла бы научить говорить так же хорошо и правильно, как ты сама?

— Но разве ты плохо говоришь? — И тут же целая куча эпитетов, услышанных мною из уст Малколма, всплыла в моей памяти подобно тому, как в мультфильмах изображают мысли — пузырьками: трещотка, деревенщина, дубина неотесанная, белый мусор. И неважно, что в целом понятие «hillbilly»[33], возможно, даже имеет какой-то смысл, поскольку половина шотландско-ирландских протестантов, поселившихся в горах, действительно называли своих первенцев Вильгельмами, Билли в честь Вильгельма Оранского. Может, даже больше половины. И, наверное, все эти эпитеты Руби Джо не раз слышала. Интересно, больно ли они ее жалили?

— Ты и сама знаешь. Как раз за это горожане называют наших бедняков «белым мусором».

— Да. Я слышала.

— Черт возьми, ну да! Мы действительно бедные. Оба моих деда работали на угольной шахте и приходили домой черные, как ночь, а получали гроши. Но бедные вовсе не значит тупые! — Руби Джо отвернулась к окну, за которым проплывал очередной жалкий городишко весьма депрессивного вида. — Бывает, конечно, они тупят, но не все же время. Хотя обычно, стоит мне рот раскрыть, первое, что людям в голову приходит, что я тупая деревенщина.

Я хотела сказать ей, что любой акцент можно исправить, как только ребенку исполнится десять, но не успела: Руби Джо опять опередила меня:

— Вот, например, Мадонна. Она ведь из Мичигана, верно? Но теперь-то по ней этого не скажешь: говорит как настоящая англичанка.

— Ты права, милая, — сказала я, думая о том, что для борьбы с особенностями речи Мадонны была, по всей вероятности, привлечена целая армии языковых учителей и всевозможных наставников. — И мы с тобой, разумеется, можем поработать над твоей речью и произношением, если это так для тебя важно.

Ответом мне была еще одна благодарная улыбка, буквально затопившая меня ощущением счастья и солнечного света.

Когда мы добрались до основного шоссе штата Канзас, нас в автобусе осталось всего трое: Руби Джо, я и некая пожилая женщина, которая все время сидела, понурившись, и молчала.

— Всего часов пять ехать осталось! — радостно оповестил нас водитель.

Еще целых пять часов! Целых пять часов, прежде чем я смогу увидеть Фредди!

Глава тридцать седьмая

Канзас оказался плоским, как лепешка. Нет, даже еще более плоским. Настолько плоским, что вполне мог бы сойти и за неглубокую впадину. И никогда в жизни мне не доводилось видеть столько кукурузы, как за последние несколько часов. Трудно было себе представить, что такое количество кукурузы можно как-то использовать.

Проехав миль пятнадцать по этому странному шоссе, словно ведущему из ниоткуда в никуда, мы свернули на грунтовую дорогу, ведущую к не менее странным двустворчатым воротам. Низкое солнце полосками просачивалось сквозь железные прутья ворот в окно, возле которого покачивалась голова задремавшей Руби Джо. Затем автобус снова свернул куда-то налево, полосатый свет сдвинулся, и мы остановились возле маленького домика. Типичного домика привратника.

— Выглядит довольно мрачно, — сообщила мне проснувшаяся Руби Джо.

«Мрачно» — это еще слишком мягко сказано. По-моему, мы вляпались в самое настоящее дерьмо.