Мастер-класс

Говорят, что подобная слезливость — это следствие послеродовой депрессии. Или выброса каких-то гормонов. Или бог знает чего еще. Но я-то уже понимала тогда, в чем суть этой сделки — или, если говорить простыми словами, обмена части моего «я» на рожденного мной ребенка.

Глава пятьдесят четвертая

Когда Марта Андервуд направилась прямиком ко мне, я тут же поняла: у меня крупные неприятности. А может быть, в беду попала Фредди, и это означает только одно: мне суждено еще немного умереть. Но на этот раз Андервуд меня удивила, ибо заговорила совсем иным тоном:

— Доктор Фэрчайлд, тут вам звонили, но я попросила перезвонить, чтобы вы могли поговорить из моего кабинета. — Она вздохнула и прибавила: — И дочку вы тоже можете с собой взять.

Первая мелькнувшая у меня мысль — Малколм передумал, решил все-таки сохранить семью и намерен немедленно для этого что-то предпринять; моя вторая мысль — Алекс действительно надо мной сжалился и позвонил в Мэриленд. Но потом я вспомнила те два слова, что были в перечне правил поведения в государственной школе, перечисленных в том официальном письме, которое я получила на прошлой неделе. По семейным обстоятельствам.

Бабушка.

Мы с Фредди покорно двинулись следом за Андервуд по заросшей травой дорожке в сторону административного корпуса. Маленькая ручка Фредди лежала в моей руке, и она, глядя на меня широко распахнутыми глазами, то и дело спрашивала:

— Мы едем домой?

О нет, думала я, но ей сказала только:

— Ш-ш-ш. Потерпи немного. — И несколько раз сжала ее руку в определенном знакомом ритме — так я всегда ее утешала.

После дождя на дорожке осталось множество грязных и скользких лужиц, мы старательно их обходили, но в один из таких моментов Фредди споткнулась о выступивший из земли корень и чуть не упала ничком прямо в грязь. И тут чья-то сильная рука, но не моя, успела, возникнув из ниоткуда, поймать ее за плечо. На руке блеснуло обручальное кольцо, точно подмигивая мне, и я вспомнила, что уже видела это кольцо сегодня.

— Эх ты, растяпа! — весело сказал Алекс и тут же торопливо повернулся к миссис Андервуд: — Передайте это, пожалуйста, курьеру из FedEx. Я только что им звонил; курьер прибудет примерно через час, а доставить они обещали уже в понедельник утром. — Он подал ей большой конверт, а потом сообщил — пожалуй, чересчур громко, — что весь день будет работать у себя. Это он сказал специально для меня, догадалась я.

Когда Алекс ушел, Фредди тихонько шепнула мне:

— Я не люблю этого папочкиного друга.

И я его не люблю, однако мне, скорее всего, придется притворяться, что я его просто обожаю — по крайней мере, в течение пары ближайших часов.

Потом мы сидели в кабинете Андервуд и ждали. Мои родители, как оказалось, должны были перезвонить в два часа. Как ни странно, Андервуд даже постаралась придать своему кабинету более уютный вид — видимо, специально для нас: включила дополнительные светильники и положила на кресло несколько подушек для Фредди, чтобы той было удобнее сидеть. Подобная доброжелательность должна была, казалось бы, меня подбодрить, но она почему-то оказала прямо противоположный эффект.

— А теперь я вас оставлю одних, — тактично заявила Андервуд, как только часы пробили два.

Мы с Фредди еще немного подождали, и телефон зазвонил.

Я схватила трубку после первого же звонка, в ужасе ожидая того, что сейчас услышу, и ненавидя моего мужа и всех тех, кто отказал мне в последнем прощании с Омой. Я ненавидела их еще и за то, что Фредди больше уж никогда свою прабабушку не увидит.

В трубке возник мамин голос, и я сразу поняла, что все очень плохо.

Глава пятьдесят пятая

Я давно знала, что бабушка умрет. И много раз представляла, как мне в слезах звонят родители, только что получившие от онколога совершенно не нужное им подтверждение того, что Ома еще сопротивляется, но с каждым месяцем, с каждой неделей все больше слабеет и вскоре сдастся совсем. Но я все-таки думала, что у нас будет время, чтобы как-то приспособиться к ее уходу или хотя бы как следует попрощаться.

Голос моей матери звучал так, словно она не спала, по крайней мере, неделю.

— Елена? Ты меня хорошо слышишь?

— Да, мам. Это Ома?.. Что с ней?

Мама тут же сменила тон, и теперь казалось, что она не просто устала, а находится на пределе умственных и физических возможностей.