Мастер и Маргарита

спросить-то было некому. Омерзительный переулок был совершенно пуст.	was that there was no one to ask him. The loathsome lane was completely empty.
Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на гранитных ступенях амфитеатра Москвы-реки.	In the very shortest time, Ivan Nikolaevich could be seen on the granite steps of the Moscow River amphitheatre.[3]
Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому-то приятному бородачу, курящему самокрутку возле рваной белой толстовки и расшнурованных стоптанных ботинок. Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся в воду. Дух перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность. Однако выскочить удалось, и, отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов береговых фонарей.	Having taken off his clothes, Ivan entrusted them to a pleasant, bearded fellow who was smoking a hand-rolled cigarette, sitting beside a torn white Tolstoy blouse and a pair of unlaced, worn boots. After waving his arms to cool off, Ivan dived swallow-fashion into the water. It took his breath away, so cold the water was, and the thought even flashed in him that he might not manage to come up to the surface. However, he did manage to come up, and, puffing and snorting, his eyes rounded in terror, Ivan Nikolaevich began swimming through the black, oil-smelling water among the broken zigzags of street lights on the bank.
Когда мокрый Иван приплясал по ступеням к тому месту, где осталось под охраной бородача его платье, выяснилось, что похищено не только второе, но и первый, то есть сам бородач. Точно на том месте, где была груда платья, остались полосатые кальсоны, рваная толстовка, свеча, иконка и коробка спичек. Погрозив в бессильной злобе кому-то вдаль кулаком, Иван облачился в то, что было оставлено.	When the wet Ivan came dancing back up the steps to the place where the bearded fellow was guarding his clothes, it became clear that not only the latter, but also the former - that is, the bearded fellow himself - had been stolen. In the exact spot where the pile of clothes had been, a pair of striped drawers, the torn Tolstoy blouse, the candle, the icon and a box of matches had been left. After threatening someone in the distance with his fist in powerless anger, Ivan put on what was left for him.
Тут его стали беспокоить два соображения: первое, это то, что исчезло удостоверение МАССОЛИТа, с которым он никогда не расставался, и, второе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве? Все-таки в кальсонах... Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь придирки или задержки.	Here two considerations began to trouble him: first, that his Massolit identification card, which he never parted with, was gone, and, second, whether he could manage to get through Moscow unhindered looking the way he did now? In striped drawers, after all ... True, it was nobody's business, but still there might be some hitch or delay.
Иван оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки, в расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки, забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе:	Ivan tore off the buttons where the drawers fastened at the ankle, figuring that this way they might pass for summer trousers, gathered up the icon, the candle and the matches, and started off, saying to himself:
- К Грибоедову! Вне всяких сомнений, он там.	'To Griboedov's! Beyond all doubt, he's there.'