Масштаб

– Мне непривычно. – Он прикрыл глаза. – Но, в принципе…

После короткого стука приоткрылась дверь, и мама, озабоченная, заглянула в комнату.

– Эльза, прости, я думала…

Она замолчала, разинув рот и выпучив глаза.

– Мама, познакомься, – сказала Эльза. – Это Лео.

Конец второй части

Часть третья. Запертый дом

Над лужайкой зависла стрекоза – зеленая, звонкая, на вид увесистая и, возможно, опасная. Женщина плотнее задернула полог из мелкоячеистой сетки, проверила и убедилась, что нет ни проема, ни щели.

– …Я повторял двести раз, когда тебя отговаривал. Я не умею объяснить, как приходят мои идеи. Просто изучаю факты и некоторое время бездельничаю. А потом недостающие части головоломки появляются сами собой, и остается только проверить и узнать, прав я – или ошибся, и тогда надо бездельничать дальше.

– Но книгу про детектива-бездельника скучно читать, Лео.

На скатерти, расстеленной поверх травы, стоял фарфоровый чайник с холодным чаем и единственной маленькой чашкой. Мужчина в шезлонге, вытянув босые ноги, улыбался счастливо и снисходительно.

– Нет, это тебе скучно ее сочинять. А я предупреждал, но ты все равно подписала договор с издательством. Ладно, возьми и придумай что-нибудь, я не против. Придумай, что у меня есть большая пробковая доска, я выписываю факты на цветные бумажные фантики и прикалываю на доску в поисках композиции…

– А у тебя есть пробковая доска?

– Эльза, я надеюсь, ты надо мной издеваешься. А не тупишь на этой дикой жаре.

Он улегся в шезлонге, беспечно закинув ногу на ногу. Из одежды на нем были только шорты: жара стояла в самом деле неординарная.

– Эльза, а твои родители не перегреются там, на фермерском рынке?

– Там навесы от солнца и много льда в стаканах. И они собирались вернуться еще до полудня…

– Много льда, – повторил он мечтательно.

Тень большого особняка укорачивалась, уползая с лужайки. Автоматически включилась поливальная машина. Где-то в глубине гостиной зазвонил телефон, потом заткнулся и зазвонил опять – далеко, негромко. Мужчина поправил объемные наушники, делавшие его похожим не то на пилота, не то на диджея:

– Может, надо ответить?

– Перезвонят, – сказала женщина.

– А вдруг это важно?

– Если важно – скинут сообщение на мессенджер.

– Что со мной случится, если ты отойдешь на две минуты?

Она секунду поколебалась. Телефон зазвонил в третий раз.

– Я заодно принесу льда, – сказала женщина.

Он помахал рукой с нарочитой серьезностью, будто провожая ее в космос.

* * *

Вопрос «А правильно ли я поступаю с Эльзой?» давно перестал быть теоретическим. Их отношения со временем не упрощались, а делались все запутаннее, и Лео не мог не понимать, что этот экстрим, игра на эмоциях небезопасны для обоих.

Они строго отмеривали каждое прикосновение. Никогда не раздевались полностью. Власть и доверие переходили от одного к другому, ткали запутанный, нежный и мучительный узор. У Лео бежали мурашки по коже, когда он ступал босыми ногами на ее ладонь, и кружилась голова, когда она поднимала его высоко к своему лицу, к широко распахнутым ореховым глазам – полностью беззащитным.

Поначалу Лео был уверен, что все закончится так же мгновенно, как и началось. Он вернулся в Ортленд, они с Эльзой много общались по видеосвязи, но больше не сотрудничали по работе – как будто профессиональное сотрудничество могло обесценить другую привязанность, новую, которую они никогда вслух не обсуждали. Текстовая расшифровка их разговоров оказалась бы скучнейшим чтивом: все, происходившее между ними, пряталось в паузах, в интонациях, во взглядах. Лео заваливал себя делами, пробегал в день не десять километров на дорожке, а все пятнадцать, и ждал, ждал, когда его наконец оставят запретные фантазии, воспоминания и сны.

Шли месяцы. Отношения между Ортлендом и Альтагорой традиционно балансировали на грани недоверия и легкой враждебности, зато культурный обмен заметно оживился: сериалы из Альтагоры массово смотрели в Ортленде, беллетристику из Ортленда читали по обе стороны океана. «Тебе пора писать новую книгу, – сказала однажды Эльза. – О себе».

«Я не умею писать, ты же знаешь, – ответил Лео. – А журналисты в соавторах меня раздражают».

«Давай, напишу я», – сказала Эльза. И по ходу длинной паузы, которая затем последовала, Лео почувствовал, как начинает колотиться сердце – быстрее, чем на беговой дорожке.

«Я не шучу, – снова заговорила Эльза, хотя Лео и так уже знал, что шутками здесь не пахнет. – Ты сможешь приехать в Альтагору на месяц или два, совершенно официально. Я уже изучала возможности, у издателя бешеный интерес».

Она сейчас была очень уязвима, понимала это, сознательно на это шла, и молчание Лео с каждой секундой становилось для нее оскорбительнее. А он все не мог заговорить – боялся сказать неосторожное слово и задеть ее, и оттолкнуть доверчиво протянутую руку.