Марсиане

Все столики были заняты. За ними сидели мужики и пили пиво, а газовые баллоны стояли возле их ног.

Баранцев с тарелками в руках остановился в проходе, выглядывая, куда можно пристроиться.

— Давайте к нам, Слава! — окликнул его однорукий мужичок в фуфайке, из–под которой белел воротничок рубашки. Баранцев поморщился, узнавая школьного завхоза Иннокентия Павловича Сутулова, который несколько дней назад, разыскивая Шершакова, познакомился с Вячеславом Аркадьевичем.

Вячеслав Аркадьевич кивнул и двинулся к сутуловскому столику.

— Ну как? — машинально спросил он. — Решили вы свой неотложный вопрос?

Иннокентий Павлович страдальчески поморщился.

— Увы! — сказал он. — Василий Федорович желает исправить мою нравственность. А я ничего не могу поделать. Увы! Как говорят англичане: «Government whip» [1].

— Да… — вздохнул Баранцев. Он даже не удивился этой столь нежданно прозвучавшей здесь мудрости с туманных берегов Альбиона, как не удивлялся и тому, что в столовой на завтрак подавали только вчерашние щи. — Не знаю, конечно, какой кнут держит Василий Федорович, но за нравственностью он следит строго.

— Дорогой вы мой! — обрадовался Иннокентий Павлович, узрев в Баранцеве собрата–полиглота. — Да ведь жизни от него, понимаешь ли, нет! Я вот, например, жду не дождусь, когда он в Париж уедет. Хоть тогда вздохну спокойнее!

Помимо знания языков Иннокентий Павлович славился в Вознесихе как непревзойденный мастер раскалывать людей на выпивку. Коренной вознесихинский мужик, по какому бы делу ни шел, увидев Иннокентия Павловича, сразу забывал обо всем и покорно пропивал всю наличность, даже если Сутулов и не вступал с ним в разговор.

А с Баранцевым Сутулов беседовал по душам, временами вставляя в свой разговор изысканно–книжные английские выражения! Где уж тут было устоять расстроенному человеку?

Одним словом, не прошло и получаса, а Баранцев выставил уже вторую бутылку, и даже сам выпил за компанию. Конечно, он захмелел только чуть–чуть, но и этого было достаточно, чтобы должным образом оценить призыв Сутулова пойти на контакт с природой, то есть, захватив оставшуюся выпивку, устроиться на живописном берегу реки.

— Вообще–то… — нерешительно запротестовал Баранцев. — Я к рыбакам хотел сходить.

— Рыбаки сами прибегут к нам! — отвечал ему Сутулов, и Вячеслав Аркадьевич, покачнувшись, встал.

— Пойдем! — отчаянно сказал он. — Только в этом, может быть, и заключается выход…

— Какой выход?

— Выход для всего человечества в том, чтобы слиться с природой…

— Правильно, Слава! — согласно кивнул Сутулов. — Это очень хороший, Слава, выход! Да я тебе Слава, сейчас такое место покажу, что ты потом внукам про него рассказывать будешь.

И он повел Вячеслава Аркадьевича по тесным от разросшихся деревьев улочкам поселка, вначале вдоль реки, потом по переулку мимо школьного пруда, на берегу которого рядком сидели коты и, шевеля усами, внимательно смотрели на рыб.

— Можно бы слить из пруда воду, вот и рыба бы была… — раздумчиво сказал Сутулов. — Да видишь сам, сколько тут сейчас котов караулит. Зараз ведь расхватают. Это попозже вечером надо, когда спать уйдут караульщики полосатые.

— А! — сказал Баранцев. — Ты мне слияние человека с природой обещал.

— Уже недалеко! — заверил его Сутулов. — Сейчас дотопаем!

Миновали мостик через ручей и остановились. Баранцев удивленно покрутил головой. Прямо перед ним, заросший со всех сторон лопухами, стоял троллейбус со вздернутыми вверх к линии электропередачи усиками токоснимателей.

— Вот это и есть контакт! — горделиво сказал Сутулов. — Нравится, Слава?

— Нравится! — тряхнул головой Баранцев. — А куда мы поедем на нем?

— Далеко, Слава! — распахивая перед гостем дверку троллейбуса, отвечал Сутулов. — Можно на край света, а можно еще дальше. Мы быстро сейчас поедем!

Поехали и в самом деле очень быстро, и скоро — редко такое бывало с ним — Вячеславу Аркадьевичу неудержимо захотелось посоветоваться с милым другом Кешей. Ничего не утаивая, рассказал он про все.

— Пустяки! — утешил его верный товарищ. — Все пройдет, Слава… Все наладится, и вообще, Слава, разве это главное?

После выпитого и Баранцеву тоже казалось, что все произошедшее не так уж страшно. Он согласно кивнул головой.

— А Василия Федоровича понять можно, — подумав, проговорил Сутулов. — Есть у него очень крупный недостаток. Хороших людей он избегает. Вот, например, я или какой–нибудь замечательный мужик предложит ему войти в компанию… Нет, не пойдет. Это его и губит. Очень он серьезно ко всему относится… А жизнь–то, понимаешь ли, Слава, такая, что серьезно к ней относиться никак нельзя.

Глава одиннадцатая

Вот Василий Федорович и сказал то, что он должен был сказать. Спокойно выдержал натиск дочери, узнавшей, что отец выгнал из дома милого Славика. Но хотя и сделал он все, что нужно было сделать, неспокойно было на душе, нехорошо.

Вячеслав Аркадьевич, сам о том не догадываясь, и поступить–то не мог правильнее, когда, не позавтракав, ушел из дома. Во–первых, все поняли, что его несправедливо обидели, а во–вторых, было неясно, что же он станет делать дальше.