Марсиане

Но не ошибся ли он тогда? Так ли уж сильно Марс отличался от Мак-Мердо или даже от Лас-Вегаса, города посреди безжизненной пустыни? Не могла ли колония на Марсе дать человечеству некую цель, обрести некое символическое существование, которое провело бы его сквозь блеск и нищету этого темного века, этой опасной эпохи? Земля видела чудеса не раз: мир каждый день меняется благодаря науке, особенно медицине, где средства от вирусов, лекарство от рака и процедура омоложения клеток препятствуют смерти и приводят к умопомрачительным последствиям. К жизням людей, к жизни самого Мишеля прибавились целые десятилетия – они давно вышли за пределы нормы и продолжали жить дальше. И те, кому повезло получить доступ к обслуживанию, – иными словами, те, кто мог себе его позволить, – могли прожить таким образом еще немало дополнительных десятилетий. Десятилетий! А учитывая головокружительное, экспоненциальное расширение научных познаний, эти десятилетия когда-нибудь смогут превратиться и в века. Кто знает?

И в то же время никто не мог понять, что делать с дополнительными годами. Будто это был подарок, которым неясно, как пользоваться. Это сбивало с толку и не решало остальных проблем в мире. Даже наоборот – порождало новые практические проблемы, которые мгновенно принимали серьезный характер: становилось больше людей, рос голод, усиливалась тревога, активизировались войны, случалось больше необязательных и преждевременных смертей. Казалось, изобретательность смерти отвечала научному прогрессу ударом на удар, будто в какой-то титанической рукопашной схватке. От этого Мишелю иногда казалось – когда он отводил глаза от заголовков новостей, – что они добавили себе лет лишь затем, чтобы иметь больше людей, которых можно убить или сделать несчастными. Голод выкашивал миллионы в отсталых странах, в то время как бессмертные богачи на этой же планете купались в собственной роскоши.

Пожалуй, международное поселение на Марсе могло наглядно показать, что все люди принадлежали к единой культуре единого мира. А страдания поселенцев не шли бы ни в какое сравнение с пользой от этого урока. И это оправдало бы весь проект. Они, будто строители храма, делали бы тяжелую и изнурительную работу, чтобы сотворить нечто красивое, что будет своим видом говорить: «Мы все едины». И некоторые в самом деле полюбили бы эту работу и ту жизнь, что станет благодаря ей возможна, – именно из-за этой фразы. Эта стало бы истинным принесением себя в жертву ради других, ради блага последующих поколений. Чтобы люди на Земле могли посмотреть на ночное небо и сказать: «”Это тоже мы” – не просто ужасный заголовок, но и целый живой мир среди звезд». Проект на шкале времени.

Мишелю становилось не по себе, когда в небе появлялась красная звезда, и в первые десятилетия после возвращения с Марса его жизнь была наполнена тревогой, а то и чем-то похуже. Он бесконечно разъезжал по Провансу и другим регионам Франции и франкофонного мира. Он пытался зацепиться где-нибудь, но каждый раз выскальзывал и снова и снова возвращался в Прованс. Там был его дом. Но он по-прежнему не находил покоя – ни там, ни где-либо еще.

Работая психиатром, Мишель чувствовал себя лжецом: он врач, который сам нездоров. Но больше он ничего делать не умел. Поэтому общался с несчастными людьми, составлял им компанию и тем самым зарабатывал себе на жизнь. И все это время старался избегать заголовков. И никогда не смотрел ночью на звезды.

Однажды осенью в Ницце проходила международная конференция, посвященная освоению космоса. Она спонсировалась французской космической программой, и Мишеля пригласили там выступить как человека, побывавшего в космосе и изучавшего эту тему. И поскольку мероприятие проводилось всего в нескольких километрах от места, где он жил, а также поскольку оно каким-то образом привлекало его, как бы он тому ни сопротивлялся из чувства вины, или гордости, или ответственности, или неудержимого порыва – кто знал? кто вообще мог это знать? – он согласился приехать. К тому же все это происходило в столетнюю годовщину их зимовки в Антарктиде.

Следующие недели он старался не вспоминать о мероприятии, упрекая себя за то, что вообще согласился, и даже отчего-то боясь ехать. Не читал он и почту, что приходила от организаторов. А однажды утром сел в машину и поехал на конференцию, зная только, что должен выступать в тот день после обеда. Как выяснилось, в мероприятии участвовала и Майя Тойтовна – она стояла в зале, окруженная толпой почитателей.

Увидев его, она слегка нахмурилась, а потом приподняла брови и, растопырив пальцы, будто перья на крыльях, коснулась плеча стоявшего рядом мужчины и с извинениями вышла из своего окружения. Встав рядом с Мишелем, она пожала ему руку.

– Я Тойтовна, помнишь меня?

– Майя, я прошу тебя, – горько проговорил он.

Она коротко улыбнулась и обняла его. Затем отодвинулась на расстояние вытянутой руки.

– Хорошо выглядишь, – заявила она.

– Ты тоже.