Марево

И майоръ захотлъ похать съ племянникомъ. Увязали въ чемоданы всю движимость Русанова. Толстая Стеха, ключница, сама укладывала на дорогу пироги, цыплятъ. Обывательскія живо помчали родичей. Тряская жидовская бричка скоро укачала майора. Онъ долго кивалъ головой, наконецъ, опустился на подушки и заснулъ, а Русановъ глядлъ на окрестности, медленно уплывавшія за бричку. Напомнили он ему движущуюся картину Миссиссипи, виднную въ Москв почти ребенкомъ, и мало-по-малу, не званое не прошеное, стало ему приходить на память прошлое. Вотъ онъ кудрявый, краснощекій бутузъ бгаетъ по двору въ красной рубашонк, и съ любопытствомъ разглядываетъ старый, обросшій мохомъ заборъ. "Это няня, что?" — "Это паукъ-коси-сно, оторвать ему ногу, онъ все будетъ косить." И ребенокъ спшитъ оторвать ногу, и долго носитъ ее на ладони, любуясь странными движеніями. Вотъ красный мундиръ гимназиста, шапка на затылк, отважно шлепаетъ по лужамъ съ портфелью подъ мышкой, а уличные ребятишки никакъ не хотятъ призвать мужа науки и выражаютъ плебейское негодованіе громкими криками: "красная говядина!" До нихъ ли ему, когда въ голов ршается Пиагорова теорема! Вотъ университетскій садъ, шумитъ кружокъ синихъ воротниковъ. Господинъ Пшиндишкевичъ, носящій бакенбарды и потому считающійся отчасти передовымъ, становится на дерновую скамью, опирается на суковатую палку, и громко читаетъ адресъ попечителю: "Мы нижеподписавшіеся обязываемся заставить начальство дать отчетъ, за что оно погубило будущность Лжемпиковскаго, исключивъ его изъ студентовъ…" — "Господинъ Русановъ, говоритъ Вшисцинскій, вы, конечно, не подпишетесь?" — "Разв медалисты подписываются? Ихъ дло въ передней ректора торчать", говоритъ Лжемпиковскій. — "О, если такъ, господа! чтобъ доказать вамъ, я готовъ", говоритъ герой, и подписываетъ адресъ. Большинство благоразумныхъ разрываетъ его. — "Господа," говоритъ Русановъ, "вы играли моею фамиліей, моею будущностью, слишкомъ безцеремонно; позвольте же выразить мое презрніе къ этой комедіи!" — "Господинъ Русановъ," говоритъ Пшиндишкевичъ, заходя къ нему въ домъ: "вы должны мн дать удовлетвореніе!" Обнажаются студентскія шпаги, господинъ Русановъ получаетъ уколъ въ плечо, господинъ Пшиндишкевичъ въ бокъ, и оба довольны на другой день своими ранами, возбуждающими любопытство товарищей. А милая Зиночка встрчаетъ своего героя кузена чуть не со слезами: "не стыдно ли, Вольдемаръ, рисковать дорогою жизнью?" А тамъ смерть отца, отъздъ… Все это далеко, далеко позади. Теперь надо цпляться за новыя снасти, держаться на шаткой палуб…

— Довезите, просилъ женскій голосъ.

Русановъ выглянулъ изъ брички. На пригорк сидла двушка въ сренькомъ ситцевомъ плать, повязанная платочкомъ; возл нея лежалъ блый узелъ.

— Довезите, баринъ, говорила она, — смерть устала.

Русановъ веллъ остановиться. Двушка взобралась на облучокъ, и опустила глаза.

— Вы куда же идете? спрашивалъ Русановъ.

— Въ городъ-съ, искать работы, не смло отвтила та.

— Много вы прошли?

— Верстъ десять; я сегодня съ зорькой вышла…

— У васъ тамъ знакомые въ город?.

— Нтъ-съ, никого нтъ…

— Какъ же это? Дали ль вамъ, по крайней мр, на дорогу?

Двушка покраснла и пробормотала, что это очень не далеко. Русановъ, спустя нсколько времени, развернудъ пирожки и предложилъ ей закусить вмст. Она поблагодарила, не отказывая. Тутъ только онъ разглядлъ ее. Двушка была очень миловидна. Свженькое румяное личико, съ ямочками и легкимъ пушкомъ на щекахъ, бойкіе, каріе глаза, съ немного опухшими вками, словно недавно пережили какое-то горе: руки бды и нжны, волосы причесаны по-городски.

— Вы что жь на фабрику хотите?

— Нтъ, я бы куда-нибудь въ горничныя, или какъ это, Haush"alterin…

— Вы по-нмецки говорите?

— Ддушка былъ нмецъ, я еще маленькая съ нимъ въ Россію пріхала; онъ тутъ у богатаго барина служилъ, въ садовникахъ занимался…

— А теперь?

— Померъ. Никто этимъ нынче не занимается, а ддушка богатыя оранжереи разводилъ; но потомъ все меньше было достатку; вмсто того чтобы накопить денегъ, да хать на родину, сталъ проживать… Потомъ заболлъ, и корову вашу продали… А потомъ и меня не стали держать, теперь въ чужихъ людяхъ надо жить.

— Но зачмъ же въ горничныя? Лучше шить на какой-нибудь магазинъ…

— Я къ этому не пріучена, не умю… Вотъ бы какой-нибудь старой барын книжки читать. Я ддушк все газеты читала!

— Кто это съ тобой разговариваетъ? отозвался майоръ въ подудремот.

— Тутъ, дяденька, двушка одна… Въ городъ идетъ!

— А, ну, ну, ну! Пусть ее…

Ночью въхали они въ заставу губернскаго города. Мостовая задребезжала, каменные дома тихо двигались мимо, по окнамъ свтились огни. Экипажъ остановился у гостиницы.

Майоръ тотчасъ отправился хлопотать о нумер и переноск вещей. Русановъ прислъ съ двушкой на крыльцо. Полный мсяцъ ярко освщалъ блый домъ, обливая голубоватымъ отливомъ выступы и карнизы, бросая тни на земь, золотя крестъ какой-то церкви. Подъ навсомъ храпли кони; по двору расхаживали ямщики; кто-то наигрывалъ на гармоник "барыню".

— Ну, вотъ мы съ вами и дохали, Ниночка. Вы теперь куда думаете идти?