Маресьев

Гимнастика ног причиняла острую боль, но Мересьев с каждым днем отводил ей на минуту больше, чем вчера. Это были страшные минуты — минуты, когда слезы сами лились из глаз и приходилось до крови кусать губы, чтобы сдержать невольный стон. Но он заставлял себя проделывать упражнения сначала один, потом два раза в день, с каждым разом увеличивая их продолжительность…»

Маресьев вновь узнал себя, хотя неизвестный ему в те минуты автор изменил лишь одну букву в фамилии главного героя, назвав его Мересьевым. «Неужели Василий Ильенков из „Красной звезды“ обо мне написал?» — первое, что пришло в голову Маресьеву. Однако когда диктор завершил читать очередной отрывок и сказал о том, что чтение книги Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» (повесть опубликована в журнале «Октябрь», № 7–8 за 1946 год) будет продолжено завтра, Маресьев сразу вспомнил майора из газеты «Правда», их встречу под Орлом летом 1943 года. Тогда, как сказано в предыдущей главе, Полевой обещал написать о Маресьеве в газете. Обещание свое сдержал, но Сталин наложил табу на подготовленную к печати статью. Теперь же на свет появилась целая книга о нем.

Вот что рассказывал Полевой в своих воспоминаниях об истории создания повести и ее герое, с которым они расстались летом 1943 года: «…С тех пор я не встречал Алексея Маресьева, но повсюду, куда бы ни бросала меня военная судьба, возил я с собой две ученические тетрадки, на которых еще под Орлом записал необыкновенную одиссею этого летчика. Сколько раз во время войны, в дни затишья и после, по странам освобожденной Европы, принимался я за очерк о нем и каждый раз откладывал работу, потому что все, что удавалось написать, казалось лишь бледной тенью его жизни!

Но вот в Нюрнберге присутствовал я на заседании Международного военного трибунала. Шел к концу допрос Германа Геринга. Дрогнув под тяжестью документальных улик, прижатый к стене вопросами советского обвинителя, „второй наци Германии“ неохотно, сквозь зубы рассказывал суду о том, как в битвах на необъятных просторах моей родины под ударами Красной армии таяла и разваливалась гигантская армия фашизма, до тех пор не знавшая поражений. Оправдываясь, Геринг поднял к небу тусклые глаза: „Такова была воля провидения“…

— Признаете ли вы, что, предательски напав на Советский Союз, вследствие чего Германия оказалась разгромленной, вы совершили величайшее преступление? — спросил Геринга советский обвинитель Роман Руденко.

— Это не преступление, это роковая ошибка, — глухо ответил Геринг, хмуро опуская глаза. — Я могу признать только, что мы поступили опрометчиво, потому что, как выяснилось в ходе войны, мы многого не знали, а о многом не могли и подозревать. Главное — мы не знали и не поняли советских русских. Они были и останутся загадкой. Никакая, самая хорошая агентура не может разоблачить истинного военного потенциала Советов. Я говорю не о числе пушек, самолетов и танков. Это мы приблизительно знали. Я говорю не о мощи и мобильности промышленности. Я говорю о людях, а русский человек всегда был загадкой для иностранца. Наполеон тоже его не понял. Мы лишь повторили ошибку Наполеона…

И мне вдруг вспомнился Алексей Маресьев. Полузабытый образ его ярко и неотвязно вставал передо мной тут, в этом строгом, облицованном дубовом зале. И захотелось здесь же, в Нюрнберге, в городе, который был колыбелью фашизма, рассказать об одном из миллионов советских людей, разбивших армии Кейтеля, воздушный флот Геринга, хоронивших на дне морском корабли Редера и могучими своими ударами разрушивших разбойничье государство Гитлера.

Ученические тетрадки в желтых обложках, на одной из которых маресьевским почерком было выведено: „Дневник боевых полетов третьей эскадрильи“, прибыли со мной и в Нюрнберг. Вернувшись с заседания Трибунала, я принялся разбирать старые записи и снова засел за работу, пытаясь правдиво рассказать об Алексее Маресьеве все, что знал с его слов.

Многое в свое время я не успел записать, многое за четыре года потерялось в памяти. Многого, по скромности своей, не рассказал тогда Алексей Маресьев. Пришлось додумывать, дополнять. Стерлись в памяти портреты его друзей, о которых тепло и ярко рассказывал он в ту ночь. Их пришлось создавать заново. Не имея здесь возможности строго придерживаться фактов, я слегка изменил фамилию героя и дал новые имена тем, кто сопутствовал ему, кто помогал ему на трудном пути его подвига. Пусть не обидятся они на меня за это, если узнают себя в рассказе.

Я назвал книгу „Повесть о настоящем человеке“, потому что Алексей Маресьев и есть настоящий советский человек, которого никогда не понимал, да так и не понял до самой своей позорной смерти Герман Геринг, которого не понимают до сих пор и все те, кто склонен забывать уроки истории, кто и теперь еще втайне мечтает пойти по пути Наполеона и Гитлера».