Маресьев

Должен признаться, что я люблю летчиков. Если я узнаю, что какого-нибудь летчика обижают, у меня прямо сердце болит. За летчиков мы должны стоять горой.

И. В. Сталин

Майская Москва встретила Маресьева теплом и характерной для больших городов суетой. Людские волны, где быстро, а где неспешно, катились по вымытым первыми весенними дождями улицам, на которых находились различные учреждения, конторы, магазины, кинотеатры… Гулко стучали по рельсам трамваи, слышались резкие сигналы двигавшихся легковых машин, раздавались трели милицейских свистков… Столица, как и до войны, пребывала в своем обычном состоянии.

В гостинице Центрального дома Красной армии, где Маресьев остановился, тоже царило оживление. На фронте, в родном полку с кем бок о бок воюешь, с тем постоянно и видишься. Здесь же, в главном временном пристанище приезжего армейского люда, словно на перекрестке, можно было повстречать офицеров и генералов едва ли не всех родов войск, какие существовали на тот момент в вооруженных силах. Были тут и танкисты, и артиллеристы, и летчики, и моряки и даже кавалеристы. У каждого из них, как и у Маресьева, имелась своя причина прибытия в столицу. Кто-то приехал за новым назначением, кого-то вызвали на «ковер», а другого, наоборот, пригласили для вручения награды. Были и такие, кому надо было лишь ночь перекантоваться, а утром, согласно командировочному предписанию, следовать дальше. На фронт или в тыл, а может, с фронта на фронт… Война, как кто-то точно подметил, она большая.

Переночевав, Маресьев прямо с утра отправился на Большую Пироговскую улицу в штаб ВВС Красной армии. В бюро пропусков, где образовалась небольшая очередь, его пропустили вперед. «Золотая Звезда» Героя на гимнастерке стала ему своего рода пропуском и в кабинеты высокого начальства. Маресьева принял начальник Управления кадров генерал-лейтенант инженерно-аэродромной службы В. И. Орехов. В конце 1942 года Маресьев уже с ним встречался: именно этот генерал сыграл тогда едва ли не главную роль в эпопее по возвращению его в небо. Напомним читателю слова, сказанные Маресьевым об Орехове осенью 1942 года: «…единственный человек — этот генерал, который мне помог».

И вот новая встреча. Орехов сразу узнал своего «крестника», крепко пожал ему руку, несколько рез похлопал по плечу и пригласил выпить чаю. Во время чаепития он подробно расспросил Маресьева о его фронтовых делах, а потом сказал:

— Мы решили назначить вас инспектором-летчиком в Управление вузов Главного управления обучения, формирования и боевой подготовки. Опыт у вас приличный, к тому же были летчиком-инструктором. Кому как не вам теперь оценивать подготовку будущих летчиков-истребителей в наших авиашколах и училищах.

— Спасибо за доверие, постараюсь его оправдать, — ответил немногословный Маресьев.

— Вот и хорошо, — заулыбался генерал. — Но сначала отправляйтесь в отпуск, отдохните, а потом приступайте к исполнению новых обязанностей.

Так Маресьев оказался на штабной работе, хотя, как позже признавался, его душа не шибко лежала к тому, чтобы протирать галифе в кабинете. На войне была конкретная боевая работа, а на новом месте пришлось иметь дело с бумагами. Поэтому, когда его отправляли в командировку в какое-нибудь училище или какую-нибудь авиашколу, он с радостью туда ехал. Там, на «земле», он вновь оказывался в привычной сердцу обстановке: аэродром, гул моторов, взлетающие и идущие на посадку крылатые машины…

Обычно выезды были в составе инспекторской группы, задача которой состояла в проведении комплексной проверки того или иного военно-учебного заведения. Что не нравилось Маресьеву в этих командировках, так это полеты к месту назначения и обратно в Москву. И была на то причина. В кабине самолета, когда он сам им управлял, Маресьев забывал о своих ампутированных ногах. Тогда как во время даже часового сидения на жесткой скамье транспортного Ли-2 культи его ног начинали сильно болеть. Впрочем, к болям ему было не привыкать.

Между тем штабные будни, словно часовые в карауле, сменяли друга друга. Постепенно Маресьев освоил обязанности, научился составлять справки, отчеты, доклады… Да и война близилась к концу. Кажется, еще недавно на полевом аэродроме в районе Орла они с Александром Числовым и Сергеем Петровым сидели на траве под крылом «Лавочкина» и мечтали о победе над врагом. Верили, не жалели себя ради нее. И она пришла в теплый майский день. Великая, долгожданная и окончательная.