Чем дальше Маресьев погружался в чтение, тем больше он узнавал себя в главном герое. Автор в деталях описывал, как Алексей строил город Комсомольск-на-Амуре, занимался в аэроклубе, затем учился на летчика-истребителя. В подробностях в рассказе было изложено участие Петрусьева в воздушных боях с фашистскими стервятниками на Северо-Западном фронте и то, как, недотянув на сбитом самолете до своего аэродрома, он рухнул в лес, а затем 18 суток голодный и обессиленный пробирался к людям. Нашли отражение в повествовании пребывание Петрусьева в госпитале, его хождения после выписки по кабинетам комиссий и штабов, а также долгожданное возвращение на летную стезю. Заканчивался рассказ совсем недавними событиями, а именно — боями под Орлом, встречей с маршалом авиации и присвоением Петрусьеву звания Героя.
— Ну почему Петрусьев? — опять с недоумением в голосе спросил у Числова Маресьев, когда дочитал рассказ до конца. — Ведь здесь все точь-в-точь обо мне написано…
— Видно, Алексей, не пришло еще время назвать твою настоящую фамилию, — задумчиво сказал Числов. — И текст свой корреспондент не случайно рассказом назвал. А назови он его по-другому, а тебя, как есть, да еще фотографию бы приложил, то завтра бы пропаганда Геббельса на весь мир раструбила, что у русских некому воевать, у них уже безногие летчики воюют.
— Наверное, ты прав, Саня, — согласился Маресьев. — Кадило бы точно раздули. Но газету себе на память оставлю. Всю мою судьбу-индейку корреспондент красочно расписал. Причем правдиво.
Это была первая, пусть и в жанре рассказа, подробная публикация о Маресьеве, его жизни и подвиге. Пройдут годы, публикаций и миллионных тиражей книг о нем будет столько, что нынешним интернетовским поисковым системам типа Google или Яндекс не под силу их учесть. Слава летчика перешагнет границы стран и континентов. Только она никак, как свидетельствуют все, кто знал Маресьева, не повлияет на самого Алексея Петровича, не отразится на его взглядах и поступках. Никакие лучи славы его не ослепят. Никакой звездный хмель его не опьянит. В жизни он как был, так и остался простым человеком.
Вновь вернемся в полк, где в те ноябрьские дни 1943 года шла подготовка к дальнейшим наступательным боям. К тому времени 63-й гиап перебазировался на аэродром Ходатково, что неподалеку от Великих Лук, и сразу включился в работу. Летчики полка, как и их соседи по 1-му гвардейскому истребительному авиационному корпусу, прикрывали боевые порядки наших войск, сосредоточение и перегруппировку частей 11-й общевойсковой гвардейской армии, вылетали на сопровождение штурмовиков и вели воздушную разведку.
Однако часто подводила погода. Летчики шутили:
— Погода — летим, нет погоды — сидим…
Едва ли не каждый день шли надоедливые осенние дожди. А если прекращались, тут же все окрестности окутывали дымные туманы. Про солнце и говорить было нечего. Оно редко показывалось из-за плотной пелены облаков. Оставалось ждать. Обычно нелетные дни в полку заполнялись теоретическими занятиями, политподготовкой, партийными и комсомольскими собраниями, другими мероприятиями.
Находилось у летчиков, техников время и для отдыха: играли в шахматы, шашки, домино, читали книги, свежие газеты и журналы, слушали патефон. А вечерами даже танцы устраивали. Вот рассказ ветерана Великой Отечественной войны, бывшей телефонистки 688-го батальона аэродромного обслуживания Варвары Митрофановны Цеминой (в девичестве Стребковой) о встрече с Маресьевым и танцах:
«Однажды к нам на аэродром перебазировался полк, и сразу пронесся слух, что в нем служит летчик Алексей Маресьев, который летает без ног. Когда летчики пошли в столовую, мы, любопытные девчата, выстроились в шеренгу и гадаем: какой же из них безногий? Все с ногами, никого даже с палочкой нет, шагают особой летной походкой враскачку… Давай тогда у техников выпытывать, а те смеются: „Эх, вы — ротозеи! На улице зима, мороз, у всех на ногах унты, а у него хромовые сапоги“. Потом был вечер отдыха в клубе. А Маресьев всем девчатам нравился — чернявый, высокий, красивый, и все подшучивал: „У моей матери два сына, а третий — летчик!“ И вот он пригласил меня на танец. А я засмущалась и нечаянно наступила ему на ногу. Расстроилась, чуть не плачу и опять так случилось. Тут уж слезы сами брызнули из глаз. А он улыбнулся и говорит: „Что вы, девушка, наступайте смелее, мне же все равно не больно! Протез — штука бесчувственная“».
Так протекали дни, если были плохие метеоусловия. Противник тоже отсиживался на своих аэродромах. Но как только появлялись «прорехи» в небе, летчики сразу отправлялись на боевые задания. Правда, за весь ноябрь Маресьев сделал всего два вылета. Но один отложился в его памяти на всю жизнь, как, впрочем, и в памяти механика самолета гвардии старшего сержанта Гурия Прасолова.