Мао Цзэдун

Суть проблемы заключалась в ином. Новые приказы Москвы оказались не только запоздалыми — сталинская оценка расстановки сил не имела ничего общего с реальной действительностью. Ни у левого крыла Гоминьдана, ни тем более у КПК не имелось ни малейшей возможности как-то воздействовать на армейское офицерство. И уж совершенной фантастикой было ожидать, что коммунисты смогут реорганизовать ЦИК Гоминьдана.

М. Рой, рассчитывавший на то, что телеграмма Сталина убедит партию оказать крестьянскому движению всемерную поддержку, решил поправить дело. Без всяких консультаций с Бородиным или кем-нибудь из руководства КПК он отнес телеграмму Ван Цзинвэю. Видимо, он, как и Сталин, полагал, будто поддержка коммунистов настолько важна для Гоминьдана, что недовольство Кремля подтолкнет его к более активным действиям. Однако реакция на инструкции из Москвы оказалась обратной. Прочитав телеграмму, Ван сделал вывод: союзнические отношения между Гоминьданом и КПК закончились. На следующий день, 6 июня, во главе делегации левого крыла партии он отправился в Чжэнчжоу — якобы договариваться с Фэн Юйсяном о совместных действиях против Чан Кайши. На деле же целью поездки было прощупать возможности примирения с руководством правых в Нанкине.

Поступок М. Роя лишь ускорил приход неизбежного. Пара гнедых, которых КПК пыталась запрячь вместе — крестьянские восстания и буржуазная революция, — уже несколько месяцев резво неслась в противоположные стороны. Их пути окончательно разошлись именно в День Лошади.

15 июня от имени Политбюро Чэнь Дусю направил Сталину ответ, примечательный нескрываемым раздражением кремлевскими методами и явным ощущением надвигающегося рока:

«Особенно быстрыми темпами ширилось крестьянское движение в Хунани, откуда вышли девяносто процентов личного состава армии националистов. Сейчас эта армия крайне враждебно настроена против ошибок и перекосов крестьянского движения… В сложившейся ситуации не только Гоминьдан, но и КПК вынуждена прибегнуть к политике послаблений и уступок… В противном случае полного разрыва с Гоминьданом нам не избежать. Весьма вероятно, что он произойдет даже в самом ближайшем будущем… Мы признаем важность и правильность полученных инструкций, однако выполнить их за относительно короткое время не представляется возможным… До того момента, как мы соберем силы, нам требуется поддерживать хорошие и стабильные отношения с лидерами левого крыла Гоминьдана и его армейским командованием».

Чэнь обошел молчанием только один пункт кремлевских наставлений — тот, где Сталин требует от КПК создания «собственной надежной армии». И сделал он это не случайно: еще за неделю до получения телеграммы из Москвы Политбюро серьезно рассматривало вопрос организации боеспособных вооруженных сил партии.

Главным в послании Сталина было то, что в конечном итоге оно явилось тем семенем, которое через несколько лет даст жизнь китайской Красной армии.

Еще до того как Чэнь Дусю направил свой ответ в Москву, ЦК КПК создал во главе с Чжоу Эньласм секретную комиссию, которая начала разработку детального плана проникновения в Хунань десятков своих агентов для организации вооруженных выступлений крестьян против отрядов Сюй Кэсяна. Перед отправкой Мао проинструктировал агентуру в У хани: «Вы вернетесь по домам и поможете вести революционную борьбу на местах с оружием в руках». Расчет строился на том, что в случае успеха разрозненные группы вооруженных крестьян станут костяком «надежной армии», о которой говорил Сталин.

24 июня Мао стал секретарем Хунаньского комитета КПК и немедленно отбыл в Чанша — оценить то немногое, что оставалось после продолжающихся еще репрессий. Через несколько дней он сказал в Хэншани группе выживших партработников: «Время колебаний прошло, настала пора скрестить оружие».

Но земля из-под ног коммунистов уже уходила.

Российские советники, на глазах которых углублялась пропасть между Кремлем и Ван Цзинвэсм, неспешно паковали чемоданы и готовились к отъезду. Другой протеже Москвы, Фэн Юйсян, уже перешел на сторону Чан Кайши, согласившись получать солидное вознаграждение в 2 миллиона долларов ежемесячно.

Политбюро пребывало в мрачном пессимизме. Цай Хэсэнь вспоминал, как «все бесцельно бродили из угла в угол, подавленные и не способные прийти ни к одному конкретному решению». В руководстве КПК появились первые признаки отчаяния. 23 июня Секретариат ЦК обратился к партии с тревожащим душу предупреждением о том, что «разрыв с Гоминьданом будет означать нашу полную ликвидацию как политической партии». В ответ М. Рой горько заявил: «Идея сотрудничества с Гоминьданом превратилась в фетиш, ради обладания которым мы должны пожертвовать всем остальным». В отчаянной попытке отсрочить окончательный распад союза Политбюро ЦК КПК приняло резолюцию, в которой признало за Гоминьданом «ведущую роль в революции» и передало под его контроль все рабочие и крестьянские организации, включая вооруженные отряды самообороны.