Манускрипт с улицы Русской

Янко с жадностью вгрызался зубами в мясо, не сводя глаз с Льонци. Он впивался взглядом в ее губы, грудь, в страстных мечтах срывал с нее платье, терзал ее тело; девушка отводила глаза, чтобы не видеть этого зверя, изготовившегося к хищному прыжку, но ни на одном лице не могла остановить свой взгляд — все были враждебные и чужие. Наконец Льонця увидела нимфу, свисавшую с потолка с подсвечником в руке, и почувствовала себя увереннее. Прижалась плечом к Антонио, смотрела только на нимфу, однако время от времени в поле ее зрения появлялось как будто знакомое, ноздреватое и тяжелое лицо Барона, и тогда ей становилось страшно оттого, что ее узнают и начнут насмехаться над Антонио, который нашел себе невесту в убогом доме Абрековой.

— Пан консул, — Янко отложил в сторону огрызок мяса, — я сын Бялоскурского, бургграфа Высокого замка. Не слышали о таком? А отчего вы побледнели, сеньорина невеста? Наверное, наслышались о нас разных сплетен? Не беспокойтесь, мы благородные люди, если с нами по-благородному... Был, правда, один случай... Мы с Микольцем однажды ночью просили корчмаря Аветика дать нам вина. А он забыл, что бог велел жаждущего напоить, отказал нам, вот и наказал его господь: затуманил ему память, а может, это было и просветлением... Корчмарь вылил в корыто вино и на следующий день угощал каждого прохожего, приговаривая: «Глупый Аветик, пожалел вина для Бялоскурских». Потом, когда у него прошло затмение, он побежал жаловаться в магистрат, будто мы принудили его так сделать. Кто же может заставить сделать такое?..

Микольца беззвучно засмеялся, блеснув оскалом зубов.

— А propos[92], пан консул, — продолжал Янко, — не слыхали ли вы, пан Массари, такой поговорки: «Человек на государственной службе — как бочка: в ней до тех пор не увидишь дыр, пока не наполнишь водой».

— Я не понимаю вашей поговорки, — холодно ответил Антонио Массари.

— Ну, вчера вы... я думаю, совсем случайно... оказались в грязном болоте городской черни, и-и — бочка дала течь.

— Я там оказался не случайно, милостивый государь. Я сам из черни. А эту высокую должность, которую сейчас занимаю, получил не по наследству, а благодаря труду и таланту, данному мне богом.

— Впервые слышу, что в Италии простолюдинам дано такое право, — вмешался в разговор Кампиан. — Ведь святая инквизиция заботится о том, чтобы...

— В Венеции инквизиции нет, господин бургомистр.

— А Джордано Бруно?

— Его предательски схватили в Венеции, а сожгли в Риме...

— И вы считаете его невинной жертвой?

— Я не юрист, господин Кампиан, но меня, глубоко верующего человека, беспокоит одно: язычники, которые когда-то преследовали христиан, убивали только людей, инквизиция ныне убивает учение Христа — основу нашей веры...

— О, так пан Янко мудрую поговорку вспомнил, она, к великому сожалению, касается вас.

— А знаете ли вы, — прищурив глаза, сказал патер Лятерна, отстраняясь от консула, будто боялся заразиться его вольнодумством, — что за такие слова мы можем выслать вас из Речи Посполитой? К тому же — вчерашний инцидент...

— Воля ваша, только я сомневаюсь, что вы поступите так. Вместе со мной уедут купцы, и тогда наше отсутствие сразу скажется на вашей казне.

В зале наступила настороженная тишина, нимфа с подсвечником в руке медленно качнулась под потолком, воск капал на пол: Льонця не отрывала от него взгляда, чтобы не встретиться глазами с Янком. Она прислушивалась к разговору и, не понимая толком его содержания, чувствовала, что над Антонио и над нею нависла опасность, — им надо как можно скорее уйти отсюда... К Льонце все пристальнее стал присматриваться Барон, и она вспомнила, что видела его не раз, еще в детстве, — в корчме Лысого Мацька.

— Пани и панове! — ударил в ладони Кампиан. — Оставим спор... — Он вдруг умолк и поднес к глазам руки; гости не поняли, что случилось. Кампиан с испугом долго присматривался к рукам, потом облегченно вздохнул и снова ударил в ладони. — Панове, прошу пригласить дам на полонез!

На галерее, закрытой занавесом, зазвучали лютни и свирели.

— С вами буду танцевать я, — кивнул в сторону Льонци Янко.

Массари возмутился:

— Вы ведете себя недостойно, пан... — Он взял невесту за руку и повел на середину зала.

Льонця еще ни разу не танцевала полонеза, она вообще никогда в жизни не танцевала, но, очевидно, от облегчения, что вышла из-за стола, где ее обстреливали похотливые взгляды мужчин и полные ненависти — дам, девушка стала будто невесомой, она плыла в танце так, как этого хотел Антонио. Льонця чувствовала себя хорошо, легко, смотрела в темные глаза любимого и теперь ничего не боялась; в зале танцевало много пар, но их было только двое; настороженное выражение лица Антонио становилось спокойнее, мягче, он шепнул ей:

— Я люблю тебя, красавица...

В этот момент чьи-то руки разъединили их — грубо, властно, и Льонця увидела перед собой три пары глаз: бледные — Барона, хищные — Янка и холодные глаза убийцы — Микольцы.

— Как ты, сука Абрековой, оказалась здесь? — оскалил гнилые зубы Барон.

Янко схватил ее за руку и дернул к себе.