Манускрипт с улицы Русской

— Доношу тебе, князь, решение нашего вождя Прокопия. Ты звал нас быть союзниками, и мы отдали тебе Федора Острожского, с которым ты так жестоко обошелся. Кроме того, гуситские отряды стояли стеной на западной границе, готовые ударить по войскам короля и пойти тебе навстречу. Ты же не сделал и шагу из Степани, ожидая победы Руссдорфа над королем. Подобает ли нам, гуситам, которые воюют за чистоту церкви, идти рядом с тевтонцами против славян? Мы видели сожженные рыцарями села на Добринской земле, детей с разбитыми головками, повешенных женщин, распятых мужей. С такими союзниками ты решил отвоевывать свободу для Литвы и Руси? Мне велено доложить тебе, что гуситы отныне будут воевать не на стороне Ягайла, но против Руссдорфа!

Вильгельм Костка вышел, не поклонившись, из шатра.

— Чего вы хотите? — утомленно поднял голову великий князь. — Поляки отступили от Олеско, такожде и от Луцка, победа за нами. Я хочу прекратить кровопролитие. Заключу мир с королем, сяду в Вильно, и наше поспольство возьмется за рало.

— А до сих пор за что лилась кровь — за твою булаву? — спросил Осташко Каллиграф. — Ты сам не веришь в то, что говоришь, князь. Король пойдет в наступление, как только замерзнет земля. Ивашко Преслужич-Рогатинский в последний раз просит тебя прислать военную помощь замку или дать королевским войскам бой под Буском — в открытом поле.

Свидригайло снова повесил голову, молчал.

— Князь, — продолжал Осташко, — если ты откажешься и впредь от союза с нами — отказывайся. Но не связывай нам руки. Мы хотим бить челом Великому Новгороду, Борису Тверскому, а также великому князю московскому Василию Темному.

— Ха-ха-ха! — аж задрожал шатер от злого хохота Свидригайла. — А кто вы такие — бить челом северным князьям? Кто ответит на вашу челобитную? Да вы даже не удельные князьки, даже не посадники, вы — кастеляны моих замков! Ха-ха... К Тверскому Борису вздумали идти с Ивашком? — Свидригайло подступил к Каллиграфу с булавой, тот остановил князя ненавидящим взглядом. — А знаешь ли ты, что Борис Александрович завтра будет моим зятем — и я прикрою себя с севера... От всех защищусь, в том числе и от вас!

— Я давно знал, что ты предашь нас, — сказал Осташко, без тени страха перед железной булавой в поднятой руке князя. — Пусть проклятие падет на твою голову. Русины надеялись на свет, который принесет им твое имя. Оно же принесло нам тьму...

— Вон из шатра! — прошипел побагровевший Свидригайло.

Известие о том, что Свидригайло привез из Твери сестру князя Бориса и имеет намерение венчаться с ней в Степани, встревожило краковский двор: нельзя больше доверять великому князю. За вечный мир, которого добивался у короля, Свидригайло тайно отдал Подолье — кость полякам в зубы, а теперь того и жди, что двинется с полками Бориса на Буг — дорога свободная.

В конце лета король с Олесницким выехали в Брест. В столицу Литвы пробрался серадский кастелян Заремба, он разослал литовским князьям письма:

«Русины взяли верх над литовцами, а вскоре пойдут на вас еще и Тверь, и Псков, и Новгород. Ныне в руках русин все важнейшие города и замки, чего не было во время Витовта».

Олесницкий вызвал в Брест князя Семена Гольшанского, велел вызвать из Стародуба в Вильно Сигизмунда Кейстутовича, Семена же направил к Свидригайлу с последним письмом.

..Князь Гольшанский с непоколебимым спокойствием наблюдал, как взбешенный Свидригайло рвал на клочки королевское письмо и выкрикивал, брызгая слюной:

— Я — регентом к Софьиному байстрюку Казимиру?! Я — великий литовский князь — примаком к дряхлому Ягайлу, которому помог сделать наследника Якоб из Кобылян? Да я ни на грош не верю твоему королю и не сел бы с ним за один стол пить вино! А ты... ты стал посланцем Ягайла, изменник, дядюшка распутной Соньки... Видел я, видел твою двойную личину с самого начала!

— Не двуличничал я с тобой, князь, сам знаешь, всегда предостерегал тебя от неразумного заигрывания с схизматиками... Тебя хотят назначить регентом лишь для того, чтобы краковский двор знал о каждом твоем шаге, — ты утратил доверие, и никто не подпишет мирный договор с зятем тверского князя. А хочешь мира и спокойного трона в Вильно — отошли Анну назад в Тверь.

— Никогда, никогда... — прошептал Свидригайло. — Никогда. Это последнее мое утешение, посланное мне судьбой... Ты же видел ее, Семен... Я... Я готов дать клятву на алтаре, что не возьму в помощь себе ни одного ратника Бориса.

— Ты можешь дать клятву, но такой клятвы не даст нам Борис Тверской.

— Я поеду сам на переговоры с королем.

Свидригайлу и Анну венчал в степаньской церкви луцкий епископ Матей, который еще перед осадой сбежал из города в стан великого князя.

Двадцатилетняя Анна, давая клятву перед алтарем на верность мужу, робко поглядывала из-под длинных русых ресниц на старого сильного витязя, и любовь, смешанная с тревогой, охватывала ее душу.